Пушки выпалили снова, расстреливая ближайшие шеренги почти в упор. В каждой шло по шестьдесят гвардейцев. Передовые уже почти достигли гребня холма, а концевые терялись в дымке, окутывающей его подножие. Справа от Шарпа, где стояла британская Гвардия, большая из колонн уже заполонила своей черной грозовой тучей весь склон, потом Шарп перевел взгляд на ближнюю колонну, ожидая, что Форд отдаст батальону приказ встать и открыть огонь.
— Vive I’Empereur! — кричали гвардейцы, и голоса их с такого расстояния звучали резко и оглушительно.
Д’Аламбор ожидающе посмотрел на Форда, но тот снял очки и яростно протирал их концом пояса.
— Ради Бога, сэр! — взмолился д’Аламбор.
— О, Господи! — Форд вдруг понял, что растирает по линзам мозги майора Вина. Он взвизгнул и выронил очки, точно они вдруг обожгли его. Этот же звук полковник издал, когда его драгоценные очки погрузились в жидкую грязь.
— Сэр! — д’Аламбор покачнулся в седле.
— О, нет! Нет! — Форд, очевидно, напрочь забыл про Гвардию, он свесился из седла, пытаясь найти очки. — Помогите, майор! Мои очки! Помогите!
Д’Аламбор набрал в грудь воздуха.
— Встать! — голос его был слаб, но батальон ждал команды, все как один вскочили, чтобы увидеть противника справа от себя. Питер д’Аламбор снова наполнил легкие, собираясь отдать следующий приказ, но вместо этого застонал от боли и без чувств повалился вниз. Его правая нога превратилась в кровавое месиво. Остатки бриджей, шелковых чулок, повязка и бальные туфли — все было залито кровью. Он рухнул на очки полковника Форда, раздавив их.
— Нет! Нет! — протестовал Форд. — Мои очки! Майор, прошу вас! Я настаиваю! Вы же разобьете линзы! Отодвиньтесь, умоляю вас! Мои очки! — последние слова он буквально провизжал, выдавая весь тот ужас, который испытал, переживая самую страшную трагедию этого безумного дня.
Батальон с изумлением посмотрел на полковника, потом на французскую восьмифунтовку, стремительно катящуюся за упряжкой лошадей на полпути вниз по склону. При развороте орудия грязь из под колес взметнулась футов на десять в воздух. Пока отводили лошадей, артиллеристы довернули пушку правилами. Форд оторвал глаза от д’Аламбора, чтобы увидеть смутное пятно орудия с его огромным черным дулом. Французская колонна находилась в ста шагах правее Форда, лица солдат пятнами белели среди дыма. Что еще хуже, колонна начала перестраиваться, ее задние шеренги заходили вперед, формируя линию, которая сможет бросить вызов английской и пересилить британские мушкеты.
Французская пушка выстрелила. Картечь обрушилась на построенный в четыре шеренги батальон. Семь человек упали. Двое истошно кричали, пока сержант не приказал им заткнуться. Форд, напуганный криками, не выдержал. Язык у него прилип к гортани, руки тряслись. Он пытался что-то сказать, но не мог произнести ни слова. Ближайшие французы находились уже в пятидесяти ярдах, и полковник, даже без очков, мог разглядеть их усы и яркий блеск штыков. Он видел, как рты их открываются в военном кличе: «Vive I’Empereur!»
Батальон, стоящий справа от них, попятился назад. Они, как и люди Форда, являлись остатками бригады Холкетта, едва пережившей резню, уничтожившую Шестьдесят девятый полк у Катр-Бра. Их нервы сдали, большая часть офицеров была мертва, и солдаты дрогнули. Французы казались слишком огромными, слишком ужасными, слишком близкими.
— Vive I’Empereur!
Люди Форда почуяли распространяемый соседями страх. Они тоже попятились назад. Солдаты ждали приказа, но полковник молчал. Седло у него стало мокрым, живот свело, лицо непроизвольно дергалось. Своими близорукими глазами он видел саму смерть, приближающуюся к нему в виде одетых в длинные синие мундиры фигур. С губ у него рвался крик, ведь умирать так не хотелось.
* * *
А Гвардия, непобедимые бессмертные солдаты Императора, ощущали сладкий вкус победы.
— Vive I’Empereur!
— Мэйтланд! Пришло ваше время! — герцог расположился посреди уцелевших солдат Британской гвардейской пехоты, противостоящий большей из двух французских колонн. Веллингтон, начавший свой путь командиром батальона, не мог удержаться от искушения лично отдать приказ: — Гвардейцы, встать!
Французам показалось, что возникшие из грязи «красномундирники» могли быть только ожившими трупами. Перед самой крупной французской колонной вырос вдруг барьер, и она инстинктивно остановилась. Мгновение назад гребень казался пустым, и тут вдруг враги возникли словно из-под земли.
— Вперед! — заревели французские офицеры, а задние шеренги колонны стали подаваться вперед, образовывая линию для ведения огня, который сотрет в порошок горстку безумцев, осмелившимся противостать им.
— Готовсь! — много лет минуло с тех пор, как герцог сам водил батальон в бой, но не утратил своих навыков, и выбрал момент просто идеально.
Английские мушкеты взлетели вверх, и у приближающихся французов возникло ощущение, что «красномундирники» одновременно сделали четверть оборота вправо. Герцог мрачно посмотрел, выждал еще секунду, потом скомандовал:
— Огонь!
Британские мушкеты выпалили. С расстояния в пятьдесят шагов промахнуться было невозможно, и первые шеренги французов разразились стонами и воплями. Убитые валились кучами, создавая перед наступающими барьер из крови и тел.
Новые выстрелы мушкетов выплевывали пламя и дым, наполняя гребень холма звуками пехотных залпов. Батальоны, стоящие на флангах у гвардейцев Мэйтланда, подались вперед, навстречу разворачивающимся французам. Пятьдесят второй, закаленный в испанских боях батальон, вышел из линии, чтобы зайти избиваемым французам с фланга. Солдаты косили врага хладнокровными точными залпами. Ничто не помешало пятнадцати тысячам французов пересечь долину, и только горстка людей во главе колонны оказалась под сосредоточенным огнем одетых в красное батальонов. Снова колонна сошлась с линией, и линия обрушила на голову колонны ливень пуль. Задние фланги колонны пытались развернуться, но безуспешно: безжалостный огонь мушкетов заставлял их податься назад.
Императорская Гвардия не могла ни продвинуться, ни развернуться в линию, она могла только стоять под иссекающим ее фронт и фланги огнем. Французские офицеры выкрикивали команду идти вперед, но живым мешали мертвые, под смертоносным ливнем пуль все новые передние шеренги делали все выше баррикаду тел. Мечта Императора начала таять.
Британские гвардейцы, стоящие напротив головы колонны, перезаряжали.
— Готовсь! Пли!
Гвардейцы обеих наций находились так близко друг к другу, что могли видеть агонию в глазах раненых, видеть отчаяние офицеров, теряющих честь, видеть как изо ртов стекает табачная жвачка, а может быть кровь, видеть, как мужество сменяется страхом. Непобедимые, бессмертные императорские гвардейцы начинали сдавать, пятится, хотя бесшабашные палочки мальчишек-барабанщиков продолжали гнать их вперед.
