— Ты только посмотри! — взвизгнул первый нарочитым фальцетом. — Одна из шлюшек, с которыми развлекаются попы хреновы.
— А что, они правда умеют управляться с членом? — пробасил другой. — Я думал, они все зад подставляют!
— Эй, девка, ты что, настолько ужасна, что с тобой не хочет ни один нормальный мужик?
— Сдирай с нее тряпки! Давай посмотрим, что подают братьям!
Фенелла хотела вскочить и бежать, но это значило бы оставить умирающего наедине с этими опьяневшими от крови типами. Она замешкалась лишь на миг, но мужчине с бурдюком этого оказалось достаточно, чтобы наброситься на нее. Она упала навзничь, в стороне от брата Франциска, и нападавший сорвал плащ с ее плеч. Рукой закрыл ей рот, чтобы не кричала, а второй принялся раздвигать ноги.
У нее не было сил даже на то, чтобы зажмуриться. Она отчетливо видела, как мужчина принялся развязывать ширинку, а за ним пристроились его приятели, становясь в очередь, как только первый закончит. Фенелла попыталась пнуть нападавшего, но тот даже без нагрудника был вдвое тяжелее, чем она. Он поставил колено ей на ногу с такой силой, что она взвыла от боли. Пошевелиться она не могла.
«Не смотри!» — кричала она про себя, заметив, как из-под ткани поднимается его член, но голову не повернула. Мужчина рассмеялся. Затем взял член в одну руку, другой задрал ей юбки.
Когда раздался голос Энтони, ей показалось, что она спит. Конечно, в промежутке между набегами на шотландцев он приезжал домой и, если не заставал ее в Саттон-холле, всегда искал ее здесь, но Фенелле не верилось, что он приехал именно сегодня.
— Убери от нее руки, иначе тебе конец.
Мучитель вздрогнул. Его пальцы грубо впились в ее руки, а затем он отпустил ее. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Фенелла осознала, что свободна, и с трудом повернула разболевшуюся голову.
Застонав, она подняла взгляд и уставилась прямо в дуло аркебузы Энтони. Его конь, черный жеребец без единого белого пятнышка, стоял и ждал хозяина неподалеку. Она несколько раз ругала его, что он вместо приличного меча постоянно таскает за собой тяжелое огнестрельное оружие, которым невозможно прицелиться, но воздействие оно оказывало просто поразительное. Мужчины, столпившиеся вокруг нее, разбежались, а тот, который стоял на коленях над ней, ползком двигался назад.
— Нет… не стреляйте, — пролепетал он. — Прошу, не стреляйте из этой штуки.
Из ворот вышел мужчина в зеленом шаубе, судя по манерам — их командир.
— Что за мятеж, мужик? Мы выполняем приказ первого министра. В этом монастыре проводились неслыханные махинации, пускались на ветер налоги, причитающиеся английской короне…
— Это не монастырь, идиот. — Энтони даже голоса не повысил. — Это приют, и если вы всех перерезали, то в старости подохнете в канаве.
— Спорить будете с министром, а теперь уберите эту штуку. Мы выполняем приказы, только и всего.
— Я ни с кем не спорю. А если у вас приказ нападать на мою жену, то я не уберу эту штуку, пока один из вас будет отравлять воздух своим вонючим дыханием.
— Госпожа — ваша супруга? — взвизгнул командир. — Прошу прощения, сэр. Мои люди слегка разгорячились, уже не первую неделю обходятся без женщин, колесят по стране…
— С мужчинами на моем корабле то же самое. Но если бы один из них тронул мою жену, мне не понадобилась бы пуля, чтобы вышибить ему мозги.
— Все к лучшему, сэр. Ошибка, только и всего.
— Убирайтесь отсюда. — Энтони сплюнул в снег, даже не пошевелив аркебузой. Ползший на четвереньках мужчина поднялся и бросился бежать вслед за своим командиром. Последний, в свою очередь, отдал приказ разбежавшимся мужчинам, и те принялись ловить лошадей и готовиться к отъезду.
Яркие вспышки света ослепили Фенеллу. Здания вокруг «Domus Dei» горели ярким пламенем, черный дым окутывал строение. Фенелле оставалось лишь молиться о том, чтобы жителям удалось бежать, в том числе и больным, которые были слишком слабы, чтобы ходить. А если нет — о том, чтобы смерть их была быстрой и они ничего не почувствовали и не поняли. Ее вдруг стошнило, из глаз брызнули жгучие слезы.
— Фенхель. Фенхель… — Она никогда прежде не слышала, чтобы он говорил таким тоном. Он бросил оружие в снег, опустился перед ней на колени, обнял. Быстро и ловко его пальцы убрали волосы с ее лица. — Моя Фенхель. Моя любимая. Моя жизнь.
Она плакала, не сдерживаясь. Он так крепко обнимал ее, что она почувствовала себя отгороженной и защищенной от целого мира. Постепенно ей удалось собраться с силами, слезы высохли, и она вспомнила об остальном.
— Лиз? — пробормотала она, подняв взгляд.
— Ждет на дороге в повозке. С ней ничего не случилось, сердце мое.
— Брат Франциск… — выдавила она. — Брат Захария.
— Да, — с трудом произнес он, затем поцеловал в глаза. — Как думаешь, сможешь посидеть здесь немного, любимая? Всего пару минут, потом я отнесу тебя в повозку и мы поедем домой.
Фенелла кивнула. Голова раскалывалась.
Он снял с плеч плащ, разложил его на снегу, а затем бесконечно нежно посадил ее на него. Затем завернул в то, что осталось, погладил по лицу.
— Не смотри, слышишь? — Его глаза умоляюще смотрели на нее. Но Фенелла смотрела. Увидела, как он отошел от нее, направился к брату Франциску, убрал с раны шерстяной платок, бросил лишь один взгляд на рану, затем снова накрыл вспоротый живот и опустился рядом на колени. Нарисовал крест на лбу августинца, на миг сложил ладони и пробормотал пару слов. Затем сомкнул свои красивые, изящные руки на шее умирающего и надавил, ожидая, пока в том погаснет жизнь.
Постоял на коленях еще два-три удара сердца, словно в молитве, и закрыл умершему глаза. После этого Энтони поднялся и взял на руки брата Захарию, лежавшего в трех шагах от старика. Молодой монах был тяжелым. Фенелла видела, как подогнулась изувеченная нога Энтони, как он споткнулся и чуть не потерял равновесие. Он так старался не упасть, что на шее от напряжения вспухли вены и сухожилия. В конце концов он вернул состояние равновесия и отнес мужчину к своему коню, тщетно пытавшемуся отыскать хоть травинку в разломанном льду.
Энтони снова пришлось собрать в кулак каждую унцию силы, чтобы поднять потерявшего сознание мужчину и усадить в седло. Тяжелое тело накренилось вперед, и Энтони пристегнул его к седлу с помощью ремня. Он на миг прислонился к боку коня, чтобы перевести дух, затем взял поводья и, поддерживая брата Захарию за бедра, повел жеребца к Фенелле.
— Я не смогу отнести вас обоих к повозке одновременно, — с грустью в голосе, от которой у нее внутри все перевернулось, произнес он. — Если я отпущу его, он может упасть, а этого он не переживет. Ты можешь подождать меня здесь, Фенхель?
