Роберт Харрис - Архангел

Он протянул руку, но Келсо откатился в сторону. Он никак не мог отдышаться. Лицо его уткнулось в грязный пол. Под руками Келсо чувствовал его вибрацию. Он дотронулся пальцами до губы. Чуточку кровоточит. Он ощутил во рту соленый привкус. Двигатель электровоза взревел, точно машинист начал терять терпение, но поезд не сдвинулся с места.

В своем московском кабинете полковник Арсеньев, неловко пытаясь совладать с техникой, зажал ухом телефонную трубку, держа в пухлой руке пульт дистанционного управления телевизором. Он направил его на экран в углу кабинета и тщетно старался прибавить звук, нажав вместо этого сначала на яркость, затем на резкость, пока наконец не услышал, что говорит Мамонтов.

— Я прилетел сюда из Москвы сразу же, как только услышал новость. Я сделал это, чтобы предложить свою помощь и помощь движения «Аврора» этой исторической личности, и мы не позволим фашистскому узурпатору, сидящему в Кремле, помешать нам вместе занять некогда принадлежавшую нам и предназначенную нам в будущем власть — Советскую власть...

За последние двенадцать часов на полковника Арсеньева обрушилась целая серия неприятных ударов, но этот был хуже всех остальных.

Во-первых, вчера в восемь часов пришло тревожное сообщение о том, что в штабе спецназа потеряли всякую связь с Сувориным и его группой в лесу. Затем часом позже по телевидению показали этого психа, вещающего в жалкой лесной лачуге («Таков уже закон эксплуататоров — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма...»). Сообщение о том, что этого человека видели в поезде Архангельск — Москва, пришло в Ясенево под утро, и наспех собранные силы милиции и других частей МВД были сосредоточены в Вологде, чтобы остановить поезд. А теперь еще и это!

Снять человека с поезда под покровом темноты на какой-нибудь захолустной станции типа Коноши или Ерцево — это одно дело. Но штурмовать поезд среди бела дня на виду у средств массовой информации в таком большом городе, как Вологда, да еще учитывая, что В. П. Мамонтов и его битюги из «Авроры» затеют потасовку, — совсем другое.

Арсеньев позвонил в Кремль.

Ему пришлось прослушать самоуверенное заявление Мамонтова дважды: один раз по телевизору у себя в кабинете и теперь, минуту спустя, по телефону, слегка заглушённое звуками тяжелого дыхания. На другом конце провода кто-то кричал — очевидно, то были звуки паники, переполоха. Он услышал позвякивание стакана и бульканье наливаемой жидкости.

Ради бога, взмолился он. Только не водку. Пожалуйста. Тем более в такую рань...

На экране Мамонтов отвернулся от камеры и вошел в вагон. Потом повернул голову и помахал в камеру. Играл оркестр. Люди аплодировали.

У Арсеньева захолонуло сердце и сжалось горло. Вобрать в легкие воздух было все равно что всасывать жидкую глину через соломинку.

Он поднес к носу ингалятор и несколько раз вдохнул его пары.

— Нет, — рявкнул знакомый голос в ухо Арсеньева, и связь прервалась.

— Нет, — процедил Арсеньев, ткнув пальцем в Виссариона Нетто.

— Нет, — повторил Нетто, сидевший на диване с телефонной трубкой правительственной линии связи, начальнику управления МВД в Вологде. — Повторяю: никаких действий не предпринимать. Отзывайте людей. Пропустите поезд.

— Правильное решение, — сказал Арсеньев, опуская трубку на рычаг. — Поднялась бы стрельба. Это произвело бы удручающее впечатление.

Благоприятное впечатление — это сейчас было важнее всего.

Некоторое время Арсеньев сидел молча, с растущим беспокойством размышляя об этой окончательной развилке на своем жизненном пути. Одна дорога, подумал он, ведет в отставку, на пенсию и дачу; другая означает почти неизбежное снятие с работы, служебное расследование попытки незаконного убийства и, вполне вероятно, ведет за решетку.

— Отменить всю операцию, — велел он.

Перо Нетто забегало по странице блокнота. Глубоко запавшие, опухшие, похожие на изюминки в булке, маленькие глазки Арсеньева тревожно сверкнули.

— Нет, нет! Ничего не записывать! Просто выполняй. Сними наблюдение с квартиры Мамонтова. Отзови охрану с квартиры этой девицы. Приостановить все!

— А что делать с Архангельском, товарищ полковник? Там самолет ждет майора Суворина.

Арсеньев несколько секунд теребил вислую кожу на шее. В его неистощимом воображении уже возникали фразы неизвестно кем проводимого брифинга для иностранных журналистов: «Сообщения о стрельбе в лесу под Архангельском... достойный сожаления инцидент... недисциплинированный офицер взял на себя слишком много... не выполнил строгий приказ... трагический исход... искренние извинения...»

Бедняга Феликс, подумал он.

— Пусть возвращается в Москву.

Поезд видимо, стоял слишком долго, поэтому, когда были отпущены тормоза, он дернулся вперед и резко затормозил вновь, так что О'Брайена швырнуло из одного угла купе в другой, как язык колокола. Кожаный мешочек выпал у него из рук.

Очень медленно, скрипя и протестуя, с той же неуловимой сначала скоростью, что и в Архангельске, электровоз потянул состав из Вологды.

Келсо по-прежнему лежал на полу.

«безтетради нет доказательств, и вся история теряет смысл...»

Он нырнул за мешочком, схватил его одной рукой, другой взялся за дверную ручку и попытался подняться, но О'Брайен ухватил его за ногу и стал оттаскивать от двери. Ручка поддалась, дверь скользнула и открылась, и Келсо выпрыгнул в покрытый ковровой дорожкой проход, отчаянно лягнув О'Брайена в голову. Он с удовлетворением ощутил контакт тяжелого резинового каблука с человеческой плотью. Раздался истошный вопль. Сапог слетел, и Келсо оставил его позади, как ящерица, теряющая кончик хвоста. Он заковылял по проходу в сапоге на одну ногу.

Узкий проход был полон взволнованными пассажирами мягкого вагона: «Вы слышали?», «Это правда?» — и быстро исчезнуть не удалось. О'Брайен рвался за ним. Келсо слышал его крики. В конце вагона он увидел открытое окно и подумал, не выбросить ли тетрадь на пути. Но поезд еще не выехал из Вологды, он двигался по-прежнему очень медленно, тетрадь от падения не пострадает и ее обязательно рано или поздно найдут...

— Непредсказуемый!

Он побежал дальше и поздно сообразил, что двигается в сторону плацкартных вагонов. Это была ошибка, потому что именно там сидели Мамонтов и его ребята; и действительно: навстречу Келсо уже спешил один из подручных Мамонтова, расталкивая по пути пассажиров.

Келсо дернул ручку ближайшего купе. Оно оказалось заперто. Но следующая ручка поддалась, и он буквально ввалился в пустое купе, успев запереть за собой дверь. Здесь было сумрачно из-за зашторенных окон, постели не были застланы, пассажиры, видимо, сошли в Вологде, стоял удушливый запах мужского пота. Келсо попробовал опустить окно, но оно было закрыто наглухо. Человек из «Авроры» молотил в дверь, кричал, требовал, чтобы он открыл. Дверная ручка ходила ходуном. Келсо развязал мешочек, выпростал его содержимое и достал зажигалку как раз в тот момент, когда дверь не выдержала и отъехала в сторону.