Ромка вздохнул и присел на какой-то ящик. Все тело ломило.
— Чего расселся? — рявкнул над ухом знакомый голос. — Помогай. Наводить обучен?
— Нет. Не очень, — промямлил Ромка.
— Тогда вот тебе. — В его руку ткнулось древко длинного мешикского копья. — Иди вон туда. На помощь Сандовалю.
С трудом уравновесив тяжелое древко, Ромка побежал, куда было сказано. В тот самый момент, когда он приблизился к группке из двух десятков солдат, за спиной грохнули фальконеты, посылая ядра куда-то через их головы.
— Слава богу, артиллеристы орудия развернули. Теперь пойдет потеха.
— По нам бы не попали, — прошептал кто-то.
— С нами Меса пошел, — строго ответил другой голос. — Он не промахнется.
Они бегом преодолели расстояние, отделяющее их от малой лестницы храма, на вершине которого располагался штаб Нарваэса, и начали подъем. Ромка успел насчитать шестьдесят две ступени, когда наверху грохнуло и запылало. Вниз посыпались ошметки горящей соломы и каменная крошка.
— Ну дает Меса. С одного выстрела! — благоговейно проговорил кто-то впереди.
— Вперед! Вперед! — раздалось с новой силой.
Еще через двадцать ступеней наверху произошла какая-то заминка, посыпались проклятия, зазвенели клинки. Неприятель. Стараясь не столкнуть своих с лестницы без перил, Ромка протиснулся вперед. Одновременно биться на узких ступеньках могли только двое на двое. Остальные вынуждены были сдать назад, чтоб не попасть под случайный удар.
Испанцы бились, стараясь не столько достать, сколько скинуть друг друга вниз. Они топтались как медведи, изредка нанося друг другу тяжелые расчетливые удары.
Повинуясь какому-то наитию, Ромка шагнул вперед, остановился за спинами рубящихся конкистадоров из отряда Сандоваля и поудобнее взялся за древко. Он поймал движение противника и кольнул копьем пониже массивного козырька шлема. В ответ раздался нечеловеческий крик, от которого кровь застыла в жилах. Битва остановилась.
Крик перешел в надсадный вой, а потом разбился причитаниями:
— Санта Мария! Я умираю! Удар пришелся в глаз!
— Нарваэс убит! — заголосили сверху.
— Он ранен! Ранен! — донеслось в ответ.
— Убит! Убит! Убит! — откликнулся ночной воздух.
— Вложите оружие в ножны! Биться незачем, Нарваэс пал!
— Да ранен он, ранен. Вперед!
— Победа! Победа! Пал Нарваэс! — перекрывая эту ночную перекличку, грянуло снизу. — Да здравствует король! Победа! Нарваэс пал!
Ромка не узнал голоса, но так зычно и убедительно мог кричать только один человек во всем их отряде — капитан-генерал.
Тут же грянули флейты и барабаны, а голос Кортеса провозгласил:
— Именем короля — всем сдаваться под страхом казни!
Даже если кто из людей Нарваэса, напуганных рассказами о силе и храбрости Кортеса, и сохранил присутствие духа, то сражение потеряло для них смысл. Ромка в очередной раз удивился тому, насколько быстро и ловко Кортес смог обернуть в победу простую случайность. Ведь отряды молодого Диего Веласкеса и Сальватьерры, занимавшие исключительно выгодные позиции, могли продержаться не один день.
Снова пошел дождь, будто оплакивая мертвых и смывая воинскую доблесть бесславно сдающегося отряда. Победители и побежденные враз потеряли интерес к битве и потянулись вниз.
Ромка закинул копье на плечо и стал спускаться. У подножья пирамиды он аккуратно прислонил копье к стенке и пошел до ближайших кустов. Его тошнило.
Когда он, бледный и осунувшийся, вернулся на храмовую площадь, освещенную многочисленными факелами, там уже развернули полевой лагерь. Туда стаскивали раненых, не разбирая в темноте, свои это или чужие. В углу у высокой стены грустно мокли пленные капитаны. Чуть в стороне доктор колдовал над Нарваэсом, заливая пахучей мазью впадину, оставшуюся от глаза, выбитого копьем, а кто-то из солдат закреплял на его ногах деревянные арестантские колодки.
В круг света выехал Кортес, соскочил с коня и склонился над раненым.
— Воистину, сеньор полководец, вы немало можете гордиться сегодняшней викторией и моим пленением, — прохрипел посланец Веласкеса, узнав капитан-генерала.
— Слава богу, наградившему меня столь храбрыми товарищами. А насчет виктории могу вас уверить, что она невелика в сравнении с другими нашими победами в Новой Испании, — ответил тот. — Вашим солдатам будет сохранено их оружие, лошади и все добытые богатства, — повысил он голос. — Кроме того, каждый солдат, который вольется в мой отряд, получит золота на пятьсот песо и долю в общей добыче.
— Немалые деньги, — произнес кто-то из темноты. — Я согласен. Записывайте.
Опять хитрость, но это лучше, чем резня.
— И я! И я! И меня запишите, — понеслось со всех сторон.
Кортес улыбнулся и повернулся к де Ордасу, стоящему рядом:
— Дон Диего, когда сеньора Нарваэса залечат, охраняйте его. Если будут попытки отбить, то вы знаете, что делать.
Старый солдат коротко кивнул.
Взгляд Кортеса упал на Ромку:
— А ты что тут торчишь?
— Именно его копье решило исход этой битвы, — проговорил де Ордас, вступая между молодым человеком и капитан-генералом.
— Ладно, потом разберемся, — рявкнул Кортес и растворился в темноте.
Де Ордас хлопнул Ромку по плечу и тепло, по-отечески улыбнулся.
Между тем рассвело. Последние солдаты Нарваэса приходили к лагерю, раскинутому у подножья пирамид, и рассаживались у костров вместе с вчерашними победителями. Никто не думал арестовывать их или хотя бы охранять.
На середине храмовой площади вдруг появился всадник. Он взялся словно из ниоткуда, с безумными глазами, в сбитом набекрень марионе. Бока вздымались не меньше, чем у его коня.
Кортес в белой рубахе с распахнутым воротом твердой рукой схватил лошадь под уздцы и вопросительно посмотрел на всадника.
Несколько секунд тот ловил ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова, потом на одном дыхании выплеснул:
— В Мешико восстание! — И без памяти свалился на руки солдат, стоящих вокруг.
В предрассветный час солдаты, утомленные трехдневным переходом, спали как убитые, положив под голову скатанный плащ, камень или просто сжатый кулак. Часовые клевали носами.
Рука, затянутая в темную перчатку, сомкнулась на лодыжке одного из спящих конкистадоров и потянула его под невысокий раскидистый куст. Тот заворочался, но не проснулся. Рука отпустила лодыжку, порхнула над телом и похлопала солдата по плечу. Молодой испанец с только пробивающимся пушком над верхней губой вздрогнул и сел, потирая кулаками заспанные глаза.
