— Я?! — пролепетала Жанна, с отчаянием ломая руки. — Я причина угрожающей тебе опасности? О! Не говори этого, Рауль, или я сойду с ума… я это чувствую…
— Успокойся, милое дитя… повторяю тебе, что эту опасность можно отклонить.
— Но ты мне говоришь также, что я ее увеличила!.. Прошу тебя, умоляю на коленях, объяснись, чтобы я узнала, по крайней мере, в чем я виновата.
— Ты не виновата, моя возлюбленная; все это сделал случай или скорее злой рок… Помнишь ли ты тот день, единственный, в который мы не были вполне счастливы со времени нашего союза?..
— День Антонии Верди, — прошептала Жанна, потупив глаза.
— Да… Помнишь ты дерзкое и грубое нападение того дворянина, от насилия которого тебя вырвал мальтийский командор, дон Реймон Васкончаллос?
— Помню… — сказала Жанна еле слышным голосом.
— Рассказывал я тебе когда-нибудь, чем кончился поединок между командором и этим дворянином?
— Никогда.
— Дон Реймон убил виконта Д'Обиньи.
— Кровавая смерть!.. — вскричала Жанна. — Из-за меня!.. Ах! Какое ужасное наказание моей безумной ревности!..
— А виконт д'Обиньи был фаворитом регента, — продолжал Рауль. — Все — даже сам регент — думают, что это я дрался с виконтом и что я убил его…
— Но если это неправда! — с пылкостью возразила Жанна. — Если твои руки не смочены в крови его? Зачем тебе не оправдаться? Не назвать настоящего убийцу?
— Ты забываешь, Жанна, что этот убийца, как ты его называешь, убил д'Обиньи в благородном поединке, защищая тебя… Ты забываешь, что мы обязаны ему неограниченной и бесконечной признательностью; что выдать его было бы низостью…
— Ты прав, Рауль; я видела только тебя, думала только о тебе и забыла обо всем!..
— Итак, — продолжал кавалер, — меня обвиняют, и теперь ты понимаешь, что я не могу оправдаться. Филипп Орлеанский хочет отомстить за смерть своего любимца, и я был бы уже давно отослан в Бастилию, в мрачную тюрьму, которая никогда не возвращает своих жертв, если бы маркиз де Тианж, этот преданный друг, не воспользовался ради меня одной из самых странных слабостей регента…
— Что ты хочешь сказать?..
— Филипп Орлеанский, этот развратный и суеверный принц, посвящает изучению кабалистических наук все время, которым ему позволяют располагать его постыдные любовные интриги и заботы о государстве… и то еще очень часто он возлагает судьбы Франции на гнусного Дюбуа. Филипп Орлеанский будет безжалостен к оскорбленному дворянину, который защищал свою честь со шпагой в руке! Но он простит все, даже преступление, мнимому чародею, колдуну, словом, искусному шарлатану, который сумеет польстить его страсти и поощрить его нелепые и химерические верования…
Жанна слушала в остолбенении, не понимая, что хочет сказать Рауль.
— Но, друг мой, — спросила она наконец, — что же я могу тут сделать? Что можем сделать мы оба?
— На первый взгляд ничего, но на самом деле очень многое, если не все…
— Как?..
— Я уже предупредил тебя, милое дитя, что должен сообщить тебе странные вещи… Маркиз де Тианж, как я говорил тебе, вздумал воспользоваться самой странной из слабостей Филиппа Орлеанского, чтобы спасти меня…
— Что же он сделал?..
— Он показал меня регенту в таком выгодном свете, который один мог возвратить мне его милость… Он сказал ему, что я чародей первого разряда, посвященный в ужасные таинства волшебства; словом, он успел остановить громовой удар, грозивший поразить меня…
— Маркиз де Тианж поступил прекрасно, и я признательна ему от всей души… Но когда регент вдруг узнает, что он был обманут, каким образом сумеешь ты обезоружить его гнев, который, без сомнения, увеличит эта хитрость?..
— Когда регент узнает, что он был обманут, говоришь ты?.. Да, конечно, он рассердится… но он никогда не должен этого узнать…
— Возможно ли это?
— Да.
— Каким же образом? Я полагаю, что Филипп Орлеанский не удовольствуется заверениями маркиза де Тианжа. Он потребует доказательств твоего кабалистического знания…
— Он уже их потребовал.
— Ну?
— Ну, я нашел средства доказать их ему…
Жанна побледнела.
— Боже мой! Боже мой! — вскричала она с ужасом. — Разве маркиз де Тианж сказал правду?..
— Дурочка! Как можешь ты это думать? — возразил Рауль с улыбкой, которая успокоила Жанну. — Но согласись, что позволительно обмануть легковерного принца, чтобы спасти свою свободу к, может быть, даже жизнь?
— Да, конечно, очень позволительно!.. Но как это сделать?
— Маркиз де Тианж особенно распространился о моем искусстве вызывать мертвых из могил и о способности придавать жизнь, движение и дар слова безжизненным фигурам в картинах или обоях.
— Но водь мертвые по твоему голосу не пробудятся! Безжизненные фигуры останутся безмолвны и неподвижны!
— Да, конечно, в действительности так; но можно заменить эту действительность искусной фантасмагорией…
— Ты думаешь?
— Не только думаю, но уверен…
— Да услышит тебя Бог и спасет нас!.. — прошептала Жанна.
— Вот странное воззвание в устах сообщницы чародея, — сказал Рауль, улыбаясь.
— Сообщницы, говоришь ты?
— Да.
— Я соглашаюсь на сообщничество, только не знаю, в чем оно будет состоять.
— Маркиз де Тианж все предвидел. Он не слепо бросил меня в пропасть, которая могла поглотить меня. Он нашел основание той фантасмагории, которую Филипп примет за действительность, и все это зависит от тебя.
— От меня? — воскликнула Жанна.
— Да.
— Но каким образом?
— Угадай.
— Как ни угадываю, мысли мои теряются! — отвечала Жанна после двух-трех минут размышления.
— Помнишь ли ты сходство, случайное, но неслыханное, удивительнее, сходство, которое когда-то заставило меня поверить в видения?..
Жанна покачала головой.
— Угадай, — продолжал Рауль, — угадай, моя юная и возлюбленная царица…
Он намеренно сделал ударение на слове царица.
— Ах! — вскричала Жанна, дотронувшись рукой до лба машинальным движением человека, что-то припоминающего. — Знаю!.. Знаю!.. Царица Савская, не так ли?.. На обоях в Маленьком Замке?
— Именно, милое дитя.
— Но каким образом это сходство может быть полезно для твоих планов?
— Очень просто… де Тианж ездил в Маленький Замок, привез обои, показал их регенту, убедив его рассказом какой-то фантастической легенды, что фигура на обоях совершенно похожий портрет настоящей царицы Савской.
— И регент этому поверил?
— Филипп Орлеанский верит всему невероятному и, наоборот, сохраняет свое неверие для предметов совершенно естественных и правдоподобных… Маркиз де Тианж не ограничился этим — он уверил регента самым торжественным образом, что по моему голосу изображение царицы не раз оставляло свои вековые обои и становилось опять живым существом… На это Филипп Орлеанский отвечал, что если я сделаю его свидетелем подобного чуда, то не только гнев его против меня будет забыт, но он еще осыплет меня самыми великими своими милостями…
