ударить ее, потому что был так измотан двенадцатичасовым днем непрерывных допросов. Теперь он получил третью степень.
- Тогда почему мы не получили приглашения? Скажи мне это. У Мерчисонов есть – я знаю, потому что Белла сказала мне. И Стэнли-Райты. О Боже, теперь мне придется мириться еще с одним проклятым годом, когда эта заносчивая корова Мюриэл будет командовать мной.
- Это всего лишь вечеринка ...
Пруденс подошла к столу, прямо напротив мужа, положила руки на его поверхность и наклонилась вперед.
- Нет, это не “просто вечеринка”. - Теперь ее голос звучал тише, она полностью контролировала себя, и это встревожило Де Ланси гораздо больше, чем крики. - Разве ты не понимаешь? Эта чертова вечеринка - единственный день в моей вонючей, богом забытой жизни, когда я могу забыть, что живу в этом ужасном, богом забытом блохастом уголке Африки и действительно веду себя как цивилизованный человек. Я знаю, ты не понимаешь, почему для меня так важно сделать прическу, надеть красивое платье и вести цивилизованную беседу. Я знаю, ты думаешь, что я просто глупая пустоголовая женщина ...
Де Ланси был потрясен, обнаружив, насколько хорошо его жена понимает, как работает его мозг.
- ...Но дело совсем не в этом. Это я пытаюсь жить как цивилизованный человек в течение одного короткого дня. Только один раз, когда я не трачу каждую минуту каждого часа на размышления о том, как мне вернуться домой. Она раздраженно вздохнула. - Я думала, что Бексхилл-он-Си - скучное провинциальное захолустье. Я думала, что хочу увидеть мир. Какой же я была глупой дурой.
Пруденс сунула руку в духовку и вытащила тарелку, на которой лежал кусок кожистой печени, две вареные картофелины и ложка консервированного горошка.
- Вот твой ужин,’ сказала она. - Я собираюсь прогуляться. Если повезет, я наткнусь на Мау-Мау, и они избавят меня от страданий.
- Будем надеяться, - пробормотал Де Ланси себе под нос.
Вся эта жалкая сцена была типичной для его жены. Эта чертова женщина заботилась только о себе, не думая о нем. И не то чтобы он не пытался.
Когда другие парни в "Мутайге" начали шутить о том, как взволнованы их мемсахиб из-за маленьких кусочков картона, теперь гордо выставленных на каминных полках, Де Ланси понял, что упустил.
Он звонил Маклорину не один, а три раза. При первом же звонке Маклорин сказал ему, что беспокоиться не о чем, все будет улажено. На второй он сказал, что ничего не может поделать: - "Не по моей части, старина". А на третий он захлопнул дверь навсегда.
- ‘Послушай,’ - сказал Маклорин. - С меня довольно этой чепухи. Поэтому я расскажу тебе о положении дел. Тебя нет в списке приглашенных, и это окончательно. Так уж получилось, что мы, старшие ребята, все должны представить имена людей, которые, по нашему мнению, заслуживают приглашения, и твое имя было среди тех, кого я представил. Я внес свою лепту, хотя и получаю за это ничтожную благодарность. Но кто-то счел нужным очернить тебя. Из того, что я могу понять, ты расстроил некоторых ... как бы это сказать? ... влиятельных членов нашего сообщества. Они считают, что ты просто слишком настойчив в своем подходе к допросу черномазых.
- Это из-за этого ублюдка Кортни, не так ли? - рявкнул Де Ланси. - Высокомерное дерьмо. Он уже больше двадцати лет пытается меня прикончить.
- Боюсь, я не смогу это прокомментировать. Теперь этот разговор окончен, и эта тема закрыта. Добрый день, де Ланси.
Маклорин повесил трубку, оставив Де Ланси чувствовать себя совершенно опустошенным. В последние несколько недель ему все чаще казалось, что он сделал что-то, чем кого-то обидел. Но он не знал, кто это мог быть и что он сделал. Двое его коллег, которые, безусловно, дали меньше признаний, чем он, получили повышение по службе, повышение зарплаты и благодарности, в то время как он ничего не получил. Ни с того ни с сего он получал бесконечные бланки из Дома правительства, каждый из которых должен был быть заполнен в трех экземплярах, а затем просьба подробно описать каждую статью расходов, которые его подразделение произвело за последние два года, с полными квитанциями. Как будто этих адских, геркулесовых трудов было недостаточно, чтобы справиться с этим, Де Ланси только что сообщили, что его без малейшего объяснения переведут в другой центр проверки, далеко от дома.
В общем, дела у Квентина Де Ланси шли не очень хорошо. Безутешно сидя за кухонным столом, пытаясь отделить несколько кусочков съедобной печени от чрезмерного количества хрящеватых вен, он искал, кого бы обвинить в своем несчастье. И ответ пришел довольно скоро. Черт возьми, Маклорин почти отдал его самому Де Ланси.
***
По пути из Лондона в замок Меербах, несколькими месяцами ранее, Шафран и Герхард остановились в Париже, чтобы вновь пережить воспоминания о своем первом визите в апреле 1939 года, когда они были молоды и впервые влюбились.
Однажды утром, лежа в постели, Шафран сказала: - "Ты знаешь, как я всегда ненавидела идею быть избалованной маленькой богатой девочкой..."
-Угу, - буркнул Герхард, протирая глаза и чувствуя, как щетина царапает ладони. Он попытался сосредоточиться на часах у кровати, увидел, что уже половина девятого, и тихо застонал. Он и Шафран отпраздновали свое возвращение в Город Света великолепным ужином, запитым шампанским, прекрасным вином и не одним коньяком после завтрака. Различные мероприятия после ужина не давали им обоим спать до самого утра. Герхард чувствовал последствия и подозревал, что он выглядел так же плохо, как и чувствовал себя. Его жена, напротив, выглядела свежей и ясноглазой, как трезвенница после двенадцатичасового сна.
- Ну, - сказала она, - я должна кое в чем признаться. Я собираюсь сделать что’то очень испорченное и потакающее своим желаниям.
- Неужели? - сказал Герхард, потянувшись к телефону у кровати и набирая номер обслуживания номеров. Ему срочно нужен был кофе.
- Да, действительно ... Я договорилась встретиться с месье Диором сегодня днем. Он собирается сшить мне несколько платьев. Ты не возражаешь?
- Deux pots de café, s'il vous plaît, avec du lait chaud et du sucre ... merci,’ сказал Герхард в трубку. Он положил трубку на место и снова посмотрел на Шафран. - С чего бы мне возражать? Если и
