Староста неожиданно понурился:
— Не обучен я грамоте. Так что хотя сам и сочинял, а читать не читал…
— Это плохо! — строго сказал Пожарский. — А счет знаешь?
Минин лукаво улыбнулся:
— Обязательно. Чай, сызмальства торговлишкой занимаюсь.
— Ну, это важнее! — засмеялся и Пожарский. — Мы ведь теперь с тобой два сапога — пара! Мое дело — ратное, а твое — хозяйство вести: деньги собирать и смотреть, чтоб каждая копейка рачительно использовалась, а мздоимцев чтоб духу не было. Согласен? Давай-ка я приговор прочитаю.
Он быстро пробежал глазами грамоту, не скрывая одобрения прочитанному:
— «Стоять за истину всем безызменно, к начальникам быть во всем послушными и покорливыми и не противиться им ни в чем; на жалованье ратным людям деньги давать…»
Однако следующая фраза вызвала у Пожарского недоумение. Нахмурившись, он прочитал вслух:
— «…А денег недостанет — отбирать не только имущество, а и дворы, и жен, и детей закладывать, продавать, а ратным людям давать, чтобы ратным людям скудости не было…»
Это как же понимать? — Князь строго взглянул на Минина, бросая свиток на стол. — Идем воевать за правое дело, чтобы начальный порядок на Русь вернуть, чтоб все православные вздохнули свободно, а тут вдруг порешили жен и детей продавать? Мы что, литва проклятая?
Но Минин не смутился под взыскующим взглядом, ответил спокойно:
— Никто и не собирается их продавать.
— А как же тогда понимать? Зачем словоблудие сие?
— Для крепости сказано, — сказал Минин и даже улыбнулся. — Чтоб каждый твердо усвоил — коль подписал приговор, нести ответ. А для тех, кто к шатости способен, знал угрозу — коль будет утаивать деньги, окладчики и стрельцов пригонят, и имущество отнимут, а в крайнем случае и домочадцев со двора сведут в приказную избу. И это больше не бедняков, а наших богатеев касается. Ведь бедному полушку отдать — ничего, он с нее не разбогатеет. А вот гостю богатому отдать треть от своих пожитков накладно — и тысяча рублей, и больше может быть. Вот для таких и угроза: коль захочешь утаить деньги — жену и детей заберем.
— Круто берешь! — произнес, подумав, Пожарский. — Но, наверное, так и надо. Иначе дела не сделать. А скажи мне, Козьма Захарович, много ли служилых людей в Нижнем? Есть кому из казны собранной платить?
Тот сокрушенно покачал головой:
— В прежние годы в городе более трехсот служилых дворян да детей боярских было, а сейчас десятков пять едва наберется — кого убили, кого в полон взяли, кто к другим городам пристал.
— Где же мы будем ратников брать? Ведь из посадского мужика, хоть сколько ему плати, воин настоящий не скоро выйдет…
— Клич кликнем по всем городам! — бодро ответил Минин. — Уже сейчас в наше ополчение смоленские дворяне просятся.
— Смоленские дворяне? Откуда? — удивился Пожарский.
— Когда Жигимонт Смоленск в осаду взял, они побросали свои поместья и ушли от разорения вместе с домочадцами под Москву. А бояре московские отправили их подальше от греха, на дворцовые земли сюда, под Арзамас. Послать-то послали, а следом грамотку в эти волости направили, чтобы мужики им ничего в кормление не давали. Вот и стоят они, горемычные, в городе, и что ни день, с мужиками у них стычки из-за съестного.
— И сколько их?
— Поболе двух тысяч. Как узнали, что у нас в Нижнем затевается, проситься стали в ополчение.
— Пусть ко мне самых достойных мужей пришлют. Я посмотрю, какие из них воины. Коль глянутся, почин хороший случится!
— А поскольку платить будем служилым? Как считаешь, князь?
— Скупиться на это дело не надо, — как о решенном, твердо заявил Пожарский. — Думаю, что десятникам и сотникам надо дать на поход по пятьдесят рублев, всадникам — по сорок, стрельцам — по тридцать, а остальным — не менее двадцати рублев. И позаботься, чтобы коней добрых в Нижнем можно было купить, и упряжь, и доспехи. И чтоб на прокорм в достатке денег осталось…
Еще не раз в Мугрееве появлялись гости из Нижнего, а чаще других сам Минин. Рассказывал князю о том, как идут дела со сбором денег, что строится для него терем в кремле, сообщал о новых гонцах из ближних городов от служилых людей, выражавших готовность идти в ополчение. То были вяземские и дорогобужские дворяне, также бежавшие от польского разорения и остановившиеся в городе Ярополче. Прибыли к Пожарскому и представители смоленского воинства. Договорились, что весь отряд смолян придет в Нижний одновременно с самим Пожарским.
Князь чувствовал себя в эти октябрьские дни, как некогда, полным сил и энергии. Наконец и он отправился в дальнюю дорогу вместе с верными дружинниками, захватил всех своих чад и домочадцев. Он понимал, что если когда и вернется в родовое гнездо, то это будет очень не скоро.
Все горожане высыпали на улицы встречать своего героя. Они приветствовали его радостными выкриками. У Спасского собора в кремле Пожарского ждали «лучшие» люди — протопоп собора Савва, архимандрит Феодосий, воеводы князь Василий Андронов Звенигородский и Андрей Семенович Алябьев, дьяк Василий Семенов, стряпчие Иван Биркин и Василий Юдин и конечно же его ближайшие соратники — Козьма Минин и Ждан Болтин.
Оставив семью устраиваться в новом, еще пахнущем хвойной смолой просторном тереме, Пожарский, не теряя времени, сделал смотр смоленским дворянам. Он остался доволен их видом и велел немедля выдать им жалованье. Осмотрел он и пригнанный из понизовья табун ногайских лошадей.
— Что-то больно худые! — сказал он укоризненно Минину.
— За месяц, пока готовимся к походу, откормим! Будут добрые кони! — заверил подошедший табунщик.
Потом все собрались в съезжей избе, чтобы составить грамоту для всех городов с призывом идти в Нижний Новгород для схода в ополчение, а также побыстрее слать деньги и припасы.
…И вот вновь помчались гонцы из города в город, неся весть о начале нового движения за освобождение отчизны. В Казань был послан Иван Биркин, некогда отправленный Ляпуновым и Пожарским в Нижний Новгород, чтоб поднимал служилых людей. Теперь с этой же целью Пожарский послал Биркина в Казань. Дело в том, что после убиения Бельского в этом городе не было воеводы, а всем правил дьяк Никанор Шульгин, мутивший посад. Биркину были даны Пожарским полномочия воеводы с тем, чтобы он навел в Казани порядок и с ратью шел на подмогу нижегородскому воинству.
Казалось, все города только и ждали сигнала о начале второго ополчения. Каждый день прибывали все новые и новые отряды. Двоюродный брат Пожарского, опытный воин Дмитрий Петрович Пожарский-Лопата, со своим родным братом Романом Петровичем привели полк суздальских дворян. Пришел отряд рязанцев и старых знакомцев Пожарского — зарайцев. Одновременно с ними прибыли стрельцы из Коломны, не захотевшие подчиняться «царице» Марине и ее сыну. Появились и отряды московских стрельцов, которых гетман Жолкевский разослал по городам для большей безопасности польского воинства, заняв с помощью изменников-бояр тишком столицу. Шли воины и из Северской земли. О своей готовности присоединиться сообщали как ближние к Нижнему Новгороду, так и дальние города.
