Юрий Гаврюченков
Кладоискатель и золото шаманов
О, как же я нынче встрял!
Сидя на дне импровизированного окопа, я проклинал древнеславянскую утварь и свою любовь к ней. Черт меня дернул лезть на Лукинское городище копать, причем не на продажу, а для себя! Казалось бы, Ивановская область – глушь глушью, но и тут от конкурентов отбоя нет, причем отбиваться приходится отнюдь не лопатой, а оружием посерьезнее.
Ясное дело, что не одного меня манили эти не исследованные государственными археологами места, буквально напичканные превосходно сохранившимися предметами старины. Находящийся в трехстах километрах за Москвой Мугреевский лес представляет собой лакомый кусок для разного рода изыскателей, начиная от туристов-романтиков и реконструкторов-неоязычников и заканчивая кладоискателями вроде меня, которых гонит в чащу чисто коммерческий интерес. Добытую копанину мы кладем в карман, не дожидаясь официальных исследований, на проведение которых у государства давно не хватает средств. Стенания же сотрудников краеведческих музеев игнорируем. Мы, славяне, за долгие века стали почти все друг другу родственниками, поэтому и наследство у нас общее. А уж как его делить, зависит от ловкости и умения до оного добраться. «Черные археологи» живут по классическому римскому принципу: опоздавшему – кости. Завещать, кому, чего и сколько причитается, наши исторические предки забыли, поэтому мы кроим лежащие в земле ценности, пуская в ход любые средства убеждения, чем не особенно отличаемся от своих дальних родичей – диких золотоискателей.
Лукинское городище, названное в честь расположенной неподалеку деревеньки Лукино, мимо которой я проскочил по проселку, подняв протекторами своей новенькой полноприводной «нивы» тучу пыли, было крупным населенным пунктом даже в масштабах нашей эпохи. С первого по девятый век жили там обильно населявшие окрестные леса финно-угорские племена муромы и мери, да и скандинавы эти места вниманием не обходили. Поэтому за девятьсот лет предметов обихода сохранилось в культурном слое видимо-невидимо, что и сделало эту площадку притягательной для любителей старины. Находили здесь и норвежские мечи, и славянские погребальные урны, и ценнейшие украшения из благородных металлов в «счастливых» могильниках. Горшки с серебряными монетами тоже находили. Словом, надо было копать и копать, чем я целое лето и занимался, едва просохли дороги от весенних грунтовых вод. Для меня начался рабочий сезон.
Впрочем, не жажда наживы гнала меня на нелегальные раскопки, а поисковый азарт, не дающий покоя с детства. Денег как раз хватало. Разжившись сокровищами исмаилитов, я получил долгожданную возможность заниматься археологией для собственного удовольствия, не заботясь о хлебе насущном и вообще ни о чем не заботясь… «Самое сильное желание человека – обретение священной свободы жить, не нуждаясь в труде».
Через лес к правому берегу Луха вели поросшие молодой травкой, не очень накатанные колеи. Последнее обстоятельство вдохновляло: меньше народа – больше кислорода. Никто не любит конкурентов. Лично я бы предпочел никого на раскопках не видеть, только этим сей археологический Клондайк меня порадовать не мог.
Когда я выехал на площадку, по береговой террасе городища равномерно распределились уже три машины, причем последняя тачка, дряхлый 469-й УАЗ, притулилась у моего раскопа, а в траншее ковыряла лопатами пара старателей.
Да какого рожна!
Избранное мною место являлось весьма перспективным. Фишеровский металлодетектор показал наличие в земле немалого количества железа – наверное, там дом стоял. И вот теперь мои уники сгребали какие-то мародеры. Это было оскорбительно! И даже не так самого участка было жаль, как вложенного в него труда. Чтобы дорыться до культурного слоя, отмахав помимо целевой две поперечные траншеи, наломаться пришлось ого-го! А теперь два нахала беспардонно просеивают МОЙ грунт. Богатый ценными включениями. Грабеж среди бела дня!
Мириться с такой наглостью я не был намерен. Вжав в пол педаль газа, я подлетел к рыдвану, нашаривая в перчаточном ящике револьвер. Парочка в канаве испуганно вскинула голову. Я выскочил из машины, вне себя от ярости. Сейчас разберемся!
– Стоять-бояться! – рявкнул я.
Конкуренты торопливо выбрались из ямы. Один был постарше, другой совсем юноша – вероятно, отец и сын. В их пейзанских рожах было немало общего, в том числе и выражение испуга. Преемственность поколений, вашу мать! Не иначе как из соседней деревни приехали на заработки, прослышав, что в лесу копают. Оба были «чайниками». Народ поопытнее не сунулся бы на чужой участок, тем более что сигнальную лопату оставил: мол, ищут здесь. Ну, на худой конец выбрали бы канаву рядом. Так нет! Увидели свежую, грамотно разрытую, решили, что умный человек знает, где лучше копать. В общем, сунулись, придурки, не подозревая, что в таких местах даже яма имеет своего хозяина. И хозяин будет отстаивать свои права.
– Руки в гору! Кто такие, сколько лет?!
– Ты че тут раскомандовался? – угрюмо спросил старший.
– Слышь, ты, черт, закатай вату! Хрена ты лазаешь по чужим ямам?
– Ты бы полегче, – буркнул отец семейства.
– Пасть закрой, полудурок! Необъятное хлебало, что ли, отрастил – чужое на халяву хапать? – поинтересовался я. Значительное огневое превосходство позволяло вести переговоры в любом угодном мне тоне.
Наученный горьким опытом, я за сумасшедшие деньги обзавелся волыной огромной убойной мощи и без нее на раскопки не ездил. Револьвер У-94С «Удар», сконструированный по заказу МВД, имел калибр 12,3 мм. В дуло можно было засунуть палец. Попадание мощной пули в любую часть тела вырубало сразу – оружие создавалось для штурмовых отрядов. С такой спецтехникой в руке я был спокоен. Особенно перед безоружной деревенщиной.
Крестьяне побрели к машине, а я с гордостью огляделся по сторонам, дабы оценить, какое впечатление моя вылазка произвела на соседей. Публика прервала работу и с интересом наблюдала, чем закончатся наши разборки.
– Брось оружие!
Команду выплюнул щербатый хавальник отца. Его осмелевший сынок направлял на меня обрез со стволами немыслимого диаметра. Я застыл, держа «Удар» в опущенной руке, ни единым движением не провоцируя придурка на выстрел. Папаша двинулся ко мне:
– А ну, брось!
Я стоял у края раскопа, продавливая ногой рыхлый бугор отвала, за которым начиналась траншея. Глубокая, широкая, я сам ее рыл. «Вот ведь уроды моральные, – думал я, – добрались до машины, чтобы достать обрез да показать, кто у них на селе первый парень. Знаю ты, идиот». Мужик приблизился ко мне, закрыв корпусом стволы, и я прыгнул на дно.
