Оглушительный грохот двенадцатого калибра ударил по ушам. Дробь смела с отвалов грунт, комочки земли посыпались мне за шиворот. Заразы, совсем озверели: живого человека просто так убивать!
Я наугад выставил куцее дуло «Удара» и нажал на спуск. В руку сильно толкнуло. Чудовищная пушка заряжалась укороченными ружейными гильзами тридцать второго охотничьего калибра, и пороховой заряд у нее был соответствующий. Такой ответ должен был напугать противника. По крайней мере, по мне больше не шмаляли, и я, сев на корточки, приготовился замочить первого, кто заглянет в канаву. Сам высовываться не спешил: обрез был двухзарядным, а выстрел я слышал только один. На милость противника также уповать не стоило. Они же уроды деревенские: только выгляни, сразу полбашки картечью снесут. Или чем там у них патроны заряжены. Может, какой-нибудь «удочкой» для охоты на уток: нанизывают картечь на струну и укладывают в гильзу. Такая, если хоть краем заденет, сразу вся обматывается, как боло, только в сто раз меньше, тяжелее и летит со скоростью звука. Соответственно, и повреждения серьезнее. Башку снесет – не фиг делать. А у пейзан ума хватит, им ведь в деревнях заняться нечем, вот и мастерят всякую дрянь. Или гвоздей накромсают…
Страх нарастал, пока я ежился в траншее, готовой превратиться в могилу. Для археолога, может быть, и почетно упокоиться в раскопе, но любая смерть сейчас казалось мне слегка преждевременной. Я напрягал слух, но от пальбы барабанные перепонки стали невосприимчивы к мелким шумам. А что, если сзади заходят?! Поозиравшись, я ничего подозрительного не заметил. Никаких теней, как если бы кто-то попытался зайти против солнца, которое светило мне в спину. Неприятно было бы увидеть направляемый на тебя ствол обреза, чтобы в следующий момент огненная вспышка навсегда погасила глаза. Отчего же так тихо? Ни голосов не слышно, ни шагов. Выжидают? Залегли, выцеливая края ямы, чтобы не израсходовать впустую оставшийся патрон. Интересно, он у них последний? Так или иначе, надо заставить мелкого полудурка выстрелить и, пока он будет перезаряжать, завалить проклятых крестьян. «Удар» пятизарядный, в барабане еще четыре патрона, так что я могу себе позволить роскошь пару раз промахнуться. Впрочем, с револьвером охотничьего калибра я полюбому не пропаду. Полуоболочечной экспансивной пуле все равно, куда попадать: ногу или руку оторвет, к чертовой бабушке, а в теле расплющится в лепешку и в таком виде пойдет дальше, оставляя за собой расширяющийся конус пустого отверстия, постепенно заполняемого фаршем. В любом случае человека вырубит сразу и наверняка.
Приободренный такими размышлениями, я двинулся гусиным шагом в боковой проход траншеи и осторожно выглянул из-за бруствера.
Сладкая парочка пряталась за УАЗом. Ага, поближе к родной скотинке, значит. Сработал крестьянский инстинкт. Меня пейзане не углядели – смотреть в сторону солнца было несподручно. Юниор притаился за капотом, положив на него дробовик, а папашка затихарился за кормой, надежно прикрыв грудь запасным колесом. Да вот только ноги и голова у него остались открытыми. В кулаке, торчащем из-за шины, зеленел кругляш ручной гранаты; семейка подготовилась к делу на совесть. Отбивать атаки врага собирались до последнего дыхания, не отдавая ни пяди непросеянной от ценных инородных включений земли подлому захватчику, сиречь мне. Вот скоты. Ведь кинет же, шкурой чую, кинет! Не желая дальше испытывать судьбу, я тщательно выцелил борт УАЗа и нажал на спусковой крючок.
Мне повезло, я удачно попал в заднюю стойку. Мягкая пуля автомобильное железо не прошибла, зато ударную силу сохранила полностью. Машину шибануло словно кувалдой. Этого хватило, чтобы сбить с ног бомбиста и как следует толкнуть отпрыска, на секунду заставив позабыть про обрез.
Я прыгнул наружу, почувствовал ступнями мягкую землю и рванулся навстречу папаше, который от пинка взбрыкнувшего железного коня потерял эргэдэшку. Я старался опередить его дебильного сынка. Убивать эту деревенщину не хотелось, но и следовало обезопаситься самому.
– Ложись, ложись!!! – истошно заорал я, дергая поднимающегося отца, а сам, заслоняясь его туловом и выставляя руку с револьвером из-за головы заложника, присел на корточки. – Ложись, пацан, лицом вниз, ложись, а то угроблю, твою душу мать! – Парнишка был теперь как на ладони, и я целил ему в брюшину, моля Бога, чтобы этот дурак не выстрелил. – Ложись, я сказал!
Пронзительный вопль, видно, здорово давил мужику на уши, потому что он покорно застыл и не двигался, да и сынок его замер, наставив на нас беспонтовый дробовик. Я постарался спрятаться за широкой спиной пейзанина, но все же не ощущал себя в безопасности. Как-никак разброс у обреза приличный. Из этой хуерги можно стрелять не целясь – хоть одной дробиной да попадешь, а словить в себя свинцовый шарик величиной с горошину мне никак не хотелось. Словом, момент был патовый.
– Брось оружие! – гаркнул я.
Парнишка наконец выронил свою гаубицу. Вот что значит семейный приказ! С каждым человеком надо говорить на его языке.
– Тихо, – сказал я, – спокойно. – Мне надо было успокоить обоих крестьян. – Ты в армии служил? – спросил я отца.
– Служил, – кивнул тот, проглотив слюну.
Теперь понятно, откуда уставные команды.
– Вот и я служил, – соврал я. Юниор ошеломленно прислушивался к звукам человеческой речи. Похоже, в его голове начали крутиться какие-то колесики, потому что он покорно улегся лицом вниз. Его родитель также не помышлял о попытке саботажа или диверсии. – Ты меня будешь слушаться?
– Буду, – покорно согласился мужик.
– Если я тебя отпущу, ты не станешь рыпаться?
– Не-а…
– Так-то лучше, – я спрятал револьвер в карман куртки, поднялся и собрал оружие.
Пока мы валандались подле траншеи, зрителей на береговой террасе поубавилось. У дальнего раскопа еще тусовались какие-то пофигисты, а ближняя компания отвалила. Ну и правильно, я бы тоже дернул подальше, пока шальная пуля не залетела. Вот она какая, профессия кладоискателя. Из-за участков теперь стреляются. Жестокий мир, смутные времена. Конечно, дебилизм полнейший, что сейчас произошло. Один копатель едва не ухлопал другого. Хватаются за волыны почем зря. Что за жизнь!
Я изучил трофеи. РГД-5 была почти новой. Наверняка у вояк купили, собираясь на серьезное дело. Граната мне понравилась, и я засунул ее в карман.
– Нам долго так лежать? – подал голос старшой семейного подряда.
– А чего тебе не лежится? – Борзость папаши меня возмутила. – Может, лучше мертвому в могиле? – Я разозлился. Мало того, что заняли чужой раскоп и вдобавок хозяина едва не угрохали, так еще и бухтит! – Не нравится на травке, так я тебя сейчас быстро зарою. Живьем в яму положу и землей закидаю. Нет проблем!
