Посвящается С. Е. Марголиной-Карельштейн.
Кино-роман
Глава I
Злоключения мистера Дройда
Выселенный из первоклассной гостиницы на шестой чердачный этаж, журналист Дройд страдал.
Зима острым холодом проникала в щели разбитых стекол. Паровое отопление не действовало. «Буржуйке» он скормил весь паркет и теперь кутался в свое некогда шикарное пальто с оторванными боковыми карманами от частого засовывания туда мерзлых рук.
Просвистал типерери.
Не помогает. Хочется есть. Засунув руки в карманы, Дройд сумрачно вышел из комнаты. Его силуэт поглотил длинный, грязный, загруженный чемоданами, дровами и всякой рухлядью коридор. Постучал в забитую войлоком дверь.
— Жарь, без стуку!..
Вошел… Сосед, сидя на корточках перед «буржуйкой», топил ее разрубленными кусками кресел, паркета, книгами…
— Что, лопать хочется?.. Ничего нет!.. Настойчивый Дройд, всунув две монеты в руку соседа, выпроводил его из комнаты, а сам сел к печке. Наслаждаясь теплом, Дройд сосредоточенно подкладывал в печь книги. Одну книгу развернул и охнул перед великолепными офортами, но все же засунул книгу в печь. Сосед скоро вернулся с краюхой хлеба и двумя таранями.
Тоска душила Дройда, когда он видел окна и двери магазинов, перекрещенные деревянными досками. Некоторые магазины были уже давно разбиты, разгромлены и все деревянное давно сожжено в «буржуйках».
— Не хватает больше сил, я решил бежать, — глотая хлеб, говорил Дройд.
А потом поезда, переполненные солдатами, мешочниками, бабами, мужиками, вшами. Остановки на станциях со стрельбой. Путешествия на крышах вагонов, замерзание… бои за места в теплушках, обыски орточеки… Все это смешалось в мозгу Дройда, как в калейдоскопе. Он даже устал переживать и нервно пускал залпы махорочного дыма… Наконец Одесса, но там добровольцы собирали дань не только с «благодарного» населения, но и с «иностранцев».
Вечер. Дройд шел по Дерибасовской, чмокая трубку, пуская дым… По Дерибасовской тянутся какие-то обозы, мчатся почему-то в карьер казаки, испуганно быстро движутся одинокие люди, избегая экзотических групп: корниловских, дроздовских и волчьей сотни офицеров Шкуро… И всюду на рукавах трехцветные углы. Всюду сияют погоны. Всюду слышатся культурные французские слова. Всюду шикарные женщины… К Дройду подошли три офицера, на рукавах мертвые головы, перекрещенные костьми…
— Паззвольте прикурить… Залп дыма.
— Плиз… — вежливо протянул трубку Дройд. Так же вежливо офицеры, прикурив папиросы, как бы случайно направляют на него наганы.
— S'il vous plaît… Пальто, часы, золото, — или два золотника двадцать одна доля…
Мимо прошел рабочий.
— Большевик…
Один из офицеров повернулся и спокойно выстрелил в затылок рабочего…
Кровь, куски мозга брызнули во все стороны… На минуту раздалась толпа, обходя труп…
После такого вступления Дройд не решился протестовать. Охотно, очень охотно снял пальто, отдал часы, вынул десяток золотых монет… Офицеры, отдав честь, спокойно ушли дальше…
Толпа… Движение… Суета… Флирт…
Дройд, вздохнув, быстро свернул с Дерибасовской на Греческий базар.
Его душила злость. Неожиданно для себя нашел в кармане затерявшуюся монету. Подбросил ее на ладонь и спустился в подвальчик.
Двадцать ступеней вниз, и в лицо пахнул спертый воздух спирта, кислых огурцов, дыма…
С гречанкой, хозяйкой подвальчика, флиртовал офицер-летчик… И больше никого, — только из соседней комнаты доносилась пьяная песня, крики… Летчик встал, повернулся.
— Дройд!
— Лисевицкий!
— Какими судьбами?
— Бежал сюда из Москвы…
И Дройд рассказал летчику все свои злоключения… А потом Лисевицкий, подумав и отведя Дройда в угол лавки, предложил:
— Сколько за перелет через границу на самолете? Вместо ответа Дройд вывернул свои пустые карманы и протянул на ладони уцелевшую монету…
— Оmnia mea mecum porto.
— Чепуха… Уплатишь за границей…
— Идея… — обрадовался Дройд.
Лисевицкий сейчас же достал перо, чернил, бумагу и предложил Дройду написать обязательство:
«По перелете границы я, нижеподписавшийся, Виллиам Дройд, обязуюсь в первом же немецком городе выдать г-ну Лисевицкому чек на суму 1.000 фунтов стерлингов на Лондонский королевский банк.
Виллиам Дройд. 1918 г. Одесса».
Лисевицкий внимательно прочел, свернул записку, положил ее в бумажник…
— Игра стоит свеч…
Крепкое пожатие рук… Лисевицкий, подойдя к стойке, налил две рюмки водки…
— За удачный полет. — Дройд чокнулся с ним. — Мы сейчас поедем к ангарам, а через два часа вылетим. Угодно…
— Yes… Я готов… Мне ваш воздух вреден… — Они вышли из лавочки.
На улице та же толпа нарядных женщин, экзотических офицеров, сытых людей волной катилась мимо кафе и сверкающих роскошью и золотом магазинов.
Обрывки фраз, смех, шутки…
Впереди шли два артиста с шансонетками. Один, в пенсне, постоянно его поправляя и подергивая носом, говорил:
— А здорово этот Карин с эстрады… У нас один шиллинг, да и тот со штемпелем.
— Ну, не поздоровится… Арестуют…
— Уже арестовали…
— А этот Павел Троицкий — душка… А propos, Люси, разгадай загадку: в английском фунте десять шиллингов, сколько фунтов у Шиллинга?..
Смех. Артисты замешались в толпе… Лисевицкий и Дройд подошли к извозчику. Извозчик, увидя офицера, ударил по лошадям. Тогда Лисевицкий вынул наган, выстрелил в воздух, и испуганный извозчик остановился…
— Дурак!.. Хам!.. Тебе будет уплачено вперед… Получай… — Лисевицкий вынул донскую бумажку и протянул извозчику… Извозчик, кряхтя, уныло посмотрел на бумажку и пробурчал:
— Что на нее купишь? Дырку от бублика, что ли?..
— Стрельбище… — сказал Лисевицкий, усаживаясь с Дройдом в пролетку.
Извозчик еще раз вздохнул, спрятал деньги в карман и неохотно ударил по лошадям.
Улицы сменялись улицами, потом шоссе, деревья, дачи… Вечер сменился ночью…
За городом пахло морем, и мертвенная луна делала зелеными лица проезжавших мимо офицеров. Луна обращала их в трупы.
В поле было холодно… Дройд ежился, а Лисевицкий жадно вдыхал свежий воздух…
— К черту, мне надоел этот хаос… Командование ничего не знает, все воруют. Ваше обмундирование не доходит до фронта… Зато весь тыл обмундирован шикарно… Жалованья не платят… Офицеры охотятся за большевиками…
