Только вчера за стеклом этой витрины висели какие-то джинсовые шмотки. А сегодня снизу навалены лишь огромные картонные коробки, из-за чего пространство за стеклом кажется пустым и пыльным. Лена быстро глянула по сторонам и подошла к витрине, отражающей вечернюю улицу середины ноября. Нет. Себя не рассмотреть. Виден лишь силуэт. Может, и к лучшему. Длинная куртка, бесформенные джинсы; взлохмаченные на ветру, плохо собранные волосы; обвисшая сумка, с которой вышла за хлебом и которая привычно набита Бог знает чем, отчего в ней почти всегда килограмма два груза… За спиной деловито мельтешат люди — чуть искажёнными витриной силуэтами, время от времени проезжают машины… Домой не хочется. Если б не хлеб, который домашние так и не удосужились купить… Впрочем, что уж — не удосужились? Прекрасно знали — есть кому сходить… Подождут. Она же, прикрытая здесь от резкого ветра, может постоять, подумать.
О привычном. Никчемность. Нереализованность. Любимая жвачка дня. Даже думать не хочется о том, что могла бы… А вот проехали… А ведь было бы… А вот фиг…
В последнее время её улыбка, которую раньше называли шаловливой, плутовской, слишком быстро тает в гримасу горечи… После смерти матери продав неожиданно пустую квартиру и оставшись в семье брата, Лена часто думала: лучше бы не продавала. На каторгу надо было пойти, чтобы денег хватило на квартплату, но не продавала бы…
Под ногой хрустнул лёд асфальтовой лужицы.
Хватит нытья. Лучше посмотреть, что за серовато-белые мёрзлые точки на пыльной витрине. Машина проехала, грязью обдав?.. Сыграть, что ли? Как в детстве. Провести от точки линию к другой. А от этой — к третьей.
Лена замерла. Почему… Первые точки соединились легко. Но потом… Она же хотела провести линию к точке выше, а рука, как заведённая, опустила линию вниз. Странный узор получился… Хм. Пыталась руку опустить, а она продолжает выписывать корявые линии. И вдруг — точка. Лена отступила. И? Что получилось? Странные буквы. Странные письмена. Не прочитаешь… Разве что интуитивно, что эта корявость опасна…
Она снова шагнула к витрине… Точнее — только начала шаг… А витрина внезапно взорвалась — с таким грохочущим звоном, словно целую кучу камней в неё швырнули! За спиной визг и крики. Зажмурившись от страха и ссутулившись, Лена вскинула сумку защититься — и отвернулась бежать! И будто в мягкую, но неподатливую преграду упёрлась. Не пускают?! Но… Боли нет. Ни одного осколка по лицу или по рукам… Опустила сумку, опасливо обернулась… Точно — все осколки мимо. Но сколько их… И все летят в страшном, направленном взрыве, только странно как-то — медленно, каждый осколок разглядеть можно, а то и успеть потрогать…
А из рвано растущей — звеняще разлетающимися осколками под ноги! — стекольной дыры неожиданно вылетела когтистая лапа, вцепилась в куртку на груди и рывком подтащила Лену к витрине. Вскрикнув от страха и машинально отворачиваясь, чтобы не врезаться в стекло лицом, отчаянно морщась и жмурясь в ожидании режущей боли, ничего не понимая, девушка услышала из той же дыры шипение:
— Никчемная, говориш-шь?.. Тут такие и нуж-шны!
И её со страшной силой рванули к дыре, оскалившейся клыкастыми краями…
Она пронзительно закричала.
С невольным вскриком Лена грохнулась на колени и охнула от боли, падая дальше, между какими-то огромными плоскими камнями, почти чёрными — в сумерках. Пальцы соскользнули с тупого края камня рядом — не удержаться! А инстинктивно всё пыталась схватиться хоть за какой-то выступ, натыкаясь на шершавую поверхность, сдирая кожу, пока падала, потеряв равновесие!
… Пришла в себя. Перепуганная, дрожащая, спиной на чём-то твёрдом и остром. Левая нога застряла чуть не в капкане, горела от боли так, что нетрудно догадаться: синячище ожидается немеряный. Слава Богу, кажется, не сломала…
Потом Лена попробовала встать. Сначала осторожно вытянула ногу. Встала, всё ещё опираясь на камень за спиной. Отдышалась. Огляделась. Вечер. Как тот, из которого только что выпала сюда. Только вот сюда — это куда?
И не камни здесь. Искорёженные плиты асфальта, уродливо выломанные из дороги. Будто чудовищный трактор пропахал.
Отдышавшись, Лена встала — очень неловко, с опорой на одну ногу. Резинка с волос почти слетела, пришлось их снова собирать в "хвостик". Пока собирала — торопливо огляделась.
Сама она на дороге — сплошь в мусорных кучах, как будто свалка рядом. И кучи все оплетены травой. Словно свалка эта не только старая, но и забытая. В сумерках впереди угадывалось странное. Высились дома — серые на фоне вечереющего тёмно-синего неба и как будто вылезающие из чёрных лавовых скал. Приглядевшись, Лена поняла: каждое из зданий — обросло ползучими травами или кустарниками, а зелень ближе к ночи виднеется чёрной… Пригород? Лена неожиданно для себя, казалось бы, безо всякой связи с представшим пейзажем, вспомнила, что в сумке валяется складной, так называемый перочинный нож — где-то на дне. Одно время ходила в ближайший лесопарк — за грибами, а потом выложить… оружие… не удосужилась. Так что… Сунула руку в сумку, нашарила нож, переложила в карман куртки.
Только более-менее успокоилась, почувствовала себя если не уверенней, то уже не совсем, скажем так, уязвимой, как снова замерла.
Пока возилась, заглушая другие звуки шелестом одежды и лёгким стуком предметов в сумке, не сразу обратила внимание, что вокруг тоже довольно много негромких шорохов. Во-первых, с обеих сторон дороги, из-за высокого парапета, слышен ритмичный всплеск, который затем рассыпается в беспорядочно мелкий шумок. Во-вторых, оттуда же доносятся короткие равномерные звуки, явно издаваемые живыми существами. Лена почему-то сразу уверилась, что существ много… И запахи — терпкие запахи гниющей рыбы и водорослей, облепивших отсыревший бетон.
И только тут, сообразив всё, Лена поняла. Мост. Огромный. И снова испугалась. Место открытое, и бежать некуда, произойди что-нибудь…
Она подтянула к себе сумку. Первая мысль — снимают какую-нибудь дурацкую передачу, типа "Жизнь за стеклом". Сунули неподготовленного человека в глупую ситуацию и смотрят, как себя поведёт. Если сделает что-то неловкое, будет идиотский закадровый смех.
— Глупо, — шепнула она, лишь бы услышать звук своего голоса. И сразу вспомнила совсем не давнее, потрогала лицо. Ни царапины, ни крови. Значит, когда втаскивали сюда, о стекло не порезалась? Кровь, чуть-чуть, — только на ладони. Рассекла на асфальтовой глыбе, пока падала. Саднит теперь.
