Мюррей Лейнстер - Ставка

Была необъятная перевернутая голубая чаша, являвшаяся небом. Со смертельной медлительностью жгучее солнце пересекало ее и изливало свет, чтобы слепить и ослеплять глаза человека, и жару — пропекать мозги в черепной коробке. Через равные промежутки времени голубая чаша становилась черной и покрывалась звездами, собранными по две, подобно змеиным глазам — враждебным, холодным и злобно-насмешливым, — которые всю ночь следили за человеком, восстанавливающим силы для того, чтобы встретить лицом к лицу все муки приближающегося дня. Было море, бесконечно голубого цвета, взбухающее и опадающее, и отражающее попеременно голубую чашу и чудовищное размножение спаренных звезд. И был остров, не более пятидесяти ярдов в длину и пятнадцати в ширину.

А еще была крыса, с которой человек вел смертельную игру: жизнь в ней выступала ставкой.

Человек и крыса не были товарищами. Нет. Когда огромная волна выбросила человека на остров, он посчитал себя единственным оставшимся в живых после кораблекрушения, и в продолжение двадцати четырех часов им владела одна мысль: спасти все, что он может — не очень многое. И в течение всего дня и всей ночи громадные валы обрушивались на берег, покрывая пеной две трети суши. Тогда не было ни неба, ни моря, а только вода и пена, низвергавшиеся на остров. А остров являлся скалистым выступом. Ничего на нем не росло, даже не было никакого укрытия. С трудом удалось разместиться за грудой скал, обрывистых, мокрых и скользких. Но время от времени корабль прибивало к уступу, и человек безуспешно пытался достать что-нибудь.

Спасти удалось крайне мало. Несколько ящиков с фруктами разбились и, едва коснувшись берега, были поглощены морем. Четыре раза он видел проплывавшие мимо тюки, возможно, со съестным. Пригнанный волнами плот, лукаво и непринужденно, разлетелся в щепы прямо на его глазах. То, что от него осталось — куски дерева и железные скобы, — также было унесено морем.

До того, как океан успокоился, человек все же смог подобрать несколько досок и обрывков такелажа. А с разбитого плота он успел спасти бочонок с пресной водой и мешочек с сухарями.

Но ему не удалось достать ничего, что позволило бы надеяться покинуть остров. Ни куска полотна, чтобы соорудить себе укрытие. Ни даже достаточно длинной палки, чтобы сделать мачту и поднять сигнал бедствия.

Но у него был компаньон — крыса.

Это была огромная — около фута длиной — корабельная крыса, прозорливая и изворотливая, со свойственными ее племени коварством и жестокостью. Выбралась она на берег без помощи человека, и он так никогда и не узнал, каким образом ей это удалось. Может, она, подобно ему, прицепилась к обломкам или обрывкам канатов, выброшенным на сушу? Так или иначе, животное находилось здесь, и ему было известно о присутствии человека. И оно было досконально знакомо со всем, что может предложить остров для выживания, когда море отступило, и потянулась смертельная череда дней под небом, являвшимся необъятной голубой чашей, которую медленно пересекало жгучее солнце.

Именно тогда человек подвел итог своим возможностям. Они были неблестящими. Он пересчитал запасы провианта: двадцать два подмокших сухаря и маленький бочонок воды. У него было несколько футов веревки и немало досок, правда, совсем разбитых, из которых не построишь плот, даже если бы имелись необходимые инструменты. В кошеле, прикрепленном к поясу, хранилось шестьдесят долларов. И это все.

Не было спичек, но он обнаружил, что гвоздем, оставшимся после кораблекрушения, можно, ударяя по скале, высекать искры. Но поскольку жечь было нечего, не возникало и особой нужды в огне. Из деревянных обломков и щепок он соорудил костер, подложив самые мелкие вниз, а из канатов надрал пакли. Теперь было достаточно и одной искры, чтобы зажечь огонь для привлечения внимания проходящего судна. Запасы воды и пищи были ничтожны, и он составил себе очень суровый рацион. На самом деле он не смог бы жить, довольствуясь такими малыми порциями. Но умирать от голода он будет очень медленно. Он будет жить дольше и дольше страдать. Однако воля к жизни не имеет ничего общего с доводами рассудка. И потянулись дни ожидания… дни без надежды, во время которых жара и жажда изнуряла его.

В течение всего дня солнце было страшным. Не было тени. Не было укрытия. Не было земли. Не было ничего кроме потрескавшихся и скользких скал. Человек поджаривался и задыхался в пекле, от осматривания горизонта невыносимо жгло глаза. Он надеялся заметить корабль, но в действительности не верил в это. Утром он съедал установленную порцию и готовился к дневным мукам. Вечером выпивал немного, совсем немного, воды, а ночью восстанавливал силы, чтобы пережить и перестрадать еще один день. Он подсчитал, сколько в точности дней сможет прожить со своими запасами воды и сухарей. Он не задавался вопросом, зачем хочет просуществовать так долго.

О крысе он узнал на седьмой или восьмой день своего пребывания на острове.

Он взял мешочек с сухарями. Ему полагалось быть почти полным: дневная порция была столь незначительной. Но когда он его поднимал, что-то выпало ему под ноги. В мешке зияла дыра, из которой сыпалась белая пыль. На камне он увидел половину неровно обглоданного сухаря. Отметины были крысиными.

Сердце человека, казалось, перестало биться. Оцепенев, он с ужасом рассматривал дыру и обгрызенный сухарь. Потом лихорадочно принялся считать. Сухарей должно было быть девятнадцать. Осталось только шестнадцать да еще наполовину съеденный кусок. У него отняли более недели существования.

Конечно же, он не верил, что его подберут. Остров был маленьким пятнышком в пустыне океана. Может, даже не обозначенным на картах. Он не знал этого в точности. Если и обозначен, корабли, вероятно, обходили его стороной из-за опасностей, которые он представлял для судоходства. Но инстинкт, привязывающий к жизни, чересчур силен, чтобы выслушивать возражения. Руки человека тряслись. Он осторожно распутал клубок имевшихся веревок. Перехватил дыру и затянул ее. Он распределял свои запасы таким образом, чтобы поддержать жизнь в течение определенного числа дней. Он не мог решиться вычеркнуть из них хотя бы час. Поскольку у него отняли часть провизии, он должен уменьшить порции, чтобы компенсировать кражу. Так он и сделал.

Со скрупулезной тщательностью жевал он кусочек сухаря, составляющий дневную норму. Он растягивал его надолго. Вглядывался в горизонт ослепленными красными глазами. Ему постоянно хотелось есть. Ночью голод отзывался резью в желудке. Когда он взбирался на скользкую груду отполированных волнами скал, ноги держали с трудом, но он упорствовал. Он всматривался в море до вечера. Ничего не заметил. С наступлением ночи выпил несколько разрешенных себе глотков воды. Связав обрывки веревок, подвесил мешочек на палке.