Старшие двинулись посередке. Абдулла и Сагынгали отправились на правый фланг, а Киикбай с Куспаном — на левый. Ехали не слишком быстро, соблюдая дистанцию. Лошади поднимались на вершины барханов и спускались в низины, опять на вершины и опять — вниз.
Безжизненная земля не привлекала даже скотину. Вчера в Аккумах им нередко попадались на глаза и коровьи лепешки, и конские яблоки, и катышки овец. Здесь же ничего подобного не было. Здесь наткнулись лишь на полузанесенные остовы лошадей, до известковой белизны вымытые дождями и выжженные нещадным солнцем.
Зайцу, мыши да тушканчику привольно в этих местах. Ну а там, где есть эта живность, конечно же, бродят и волк, и корсак. То тут, то там можно заметить характерный заячий треугольник, вдавленный в песок внушительный след волчьей лапы, веточки следов, оставленные воронами и воробьями, или струящуюся полосу от проползшей недавно змеи.
Спустишься в один распадок — он густо порос караганником; в другом, тут же, рядом, — ничего, кроме рябого ветряного свея. На макушке одного бархана неожиданно можно встретить неизвестно как прижившийся куст можжевельника, и только удивление возникает в душе, сколько упорства нужно проявить, чтобы суметь выжить в таком месте: куда, в какие глубины, ушли его корни, чтобы добыть зеленой кроне живительную каплю воды? А дальше опять коричневатый спрессованный песок и — пустота.
Сколько таких вот однообразных барханов и распадков пришлось преодолеть отряду до полудня! Головы кружились от однообразия и текучего марева, как плавные волны колышущего воздух где-то в отдалении. Наконец собрались вместе, перекусили, утолили жажду, прилегли кто где мог. Один Сагынгали прохаживался по вершине бархана, под склоном которого устроились его товарищи, и наблюдал за округой.
Куспану показалось, что он только задремал, когда послышался негромкий, но властный голос Салыка:
— Вставайте, ребята. Вставайте. Некогда разлеживаться.
С первого дня понравился Куспану и Киикбаю этот человек. Он казался им очень старым, хотя на самом деле ему лишь чуть-чуть перевалило за сорок. И, несмотря на это, не каждый бы здесь, в отряде, решился померяться с ним силами. Небольшого роста, крепкий, с упругими кривоватыми ногами, при одном взгляде на него становилось ясно: справиться с Салыком дело нелегкое. Но больше всего он нравился своей рассудительностью, умением подчинять любого одним, будто вскользь брошенным словом, а то и просто взглядом. Давно ли, кажется, познакомились, но даже умудренные опытом Баймагамбет и Шанау смотрят на него с почтением.
Отряд опять развернулся цепью и двинулся вперед. И снова перед преследователями лишь бесконечные волнообразные барханы, снова раздражающий глаза коричневатый цвет песка да вылинявшее небо над головой.
Вначале бойцы были настороже, как приказывал Салык, чтобы невзначай не попасть на мушку бандита, но вскоре всем стало казаться, что предосторожности напрасны, что Кулбатыр озабочен лишь тем, как подальше унести ноги, и внимание людей постепенно ослабло.
К вечеру, когда солнце уже склонилось к горизонту, пески остались позади. Впереди лежала степь, поросшая травами и кустарником. Следы Кулбатыра потерялись.
Самое большое разочарование было написано на лицах Куспана и Киикбая. Каждый из них мечтал непременно заметить бандита первым и вступить с ним в схватку. Молодости свойственно преувеличивать свои возможности: и тому, и другому хотелось верить, что попадись им бандит — ему уже не удастся уйти.
Отряд съехался. Все поглядывали на Салыка: лишь он может подсказать, как поступить дальше. Но и Салыку, до боли в глазах вглядывающемуся в землю, трудно углядеть следы беглецов в великой пестроте отпечатков копыт и копытец постоянно выпасаемого здесь домашнего скота.
Пока ничего не оставалось делать, как последовать совету все того же одноглазого Баймагамбета: отправиться в ближайший аул, чтобы как следует напоить и накормить коней, самим отдохнуть и запастись едой в дорогу.
К аулу они приблизились уже в ночной темноте.
Аул назывался Курайлысай и принадлежал соседней Киндиктинской волости. Народ здесь жил оседло. Занимались не только скотоводством, но и пахали землю, растили хлеб.
Чтобы не тревожить спящих людей, свернули к крайнему домику.
Хозяином его был пожилой, лет пятидесяти, мужичонка, отнюдь не храброго десятка. Услышав топот и голоса всадников, внезапно появившихся среди ночи, он не скоро открыл дверь, выспрашивая, кто да откуда, и успокоился лишь тогда, когда воочию увидел знакомых ему Баймагамбета и Салыка.
Обрадовался, поднял жену, велел ей ставить самовар, выкатил из угла и поставил посредине комнаты низенький столик, набросал вокруг него одеял и подушек и, как те ни противились, усадил усталых гостей.
От чаю приехавшие отказались наотрез: слишком много беспокойства хозяйке, а время уже позднее. Съели по куску лепешки, выпили по большой пиале кислого молока, вышли во двор и прямо под звездами растянулись кто на поданной хозяином кошме, кто на попоне, а кто и просто на копешке соломы: казаху не привыкать спать там, где захватит ночь.
Поднялись рано. Теперь уже вволю напились чаю, приготовленного хлопотливой хозяйкой, наполнили свои бурдюки шалапом[12] и тронулись в путь.
Ночью хозяин долго донимал расспросами Салыка. Узнав про гибель Ураза и Алдабергена, разохался: весть об этом еще не дошла сюда, но больше всего напуган был тем, что в окрестностях опять появились бандиты.
— Ох ты, господи, — причитал он, — ведь уверены были уже, что с бандами покончено, что наконец-то можно спокойно пожить. Только-только начали приходить в себя от этих банд и бесконечных кровопролитий, в артель вот объединились, чтоб совместными усилиями растить урожай, — и опять кому-то неймется. Проклятый Кулбатыр! Знаю я его, этого негодяя. Во времена алашордынцев не раз налетал на аул со своими молодцами — дань требовал: мол, не хотите помогать нам лошадьми и продовольствием, дома спалим и скотину перебьем! Такого страху нагонял, кровопийца проклятый!
Хозяин вспомнил и рассказал Салыку, что один из аульчан видел вчера в степи, километрах в десяти отсюда, двух незнакомых всадников, направлявшихся в пески, может, это и был Кулбатыр с кем-то из своих. Салыку хотелось бы знать подробности, но аульчанин, как на грех, уехал по каким-то своим делам в волостной центр Киндикты.
Салык не сомневался, что виденные вчера аульчанином люди — действительно Кулбатыр с кем-то из подручных. Все-таки ему удалось схитрить и сбить погоню со следа, выйдя из песков в степь. Но Салык был уверен и в другом: что в степи он долго не задержится — там и пастухов много, и проезжих, — а попадаться кому-то на глаза Кулбатыру было не с руки. Поэтому ему опять одна дорога — в пески. В глухие пески.
