Он продолжался обычно два часа, пока были закрыты на обеденный перерыв магазины. Свободные ячейки в это время отсутствовали. Пассажиры, вернувшись из магазинов, сортировали, перекладывали покупки. У входа толпилось не меньше двух-трех десятков ожидающих. О том, чтобы в таких условиях подбирать шифр, переходить от одной ячейки к другой, не могло быть и речи.
— Пока ничего насчет вчерашних краж? — рыжеватый механик положил Денисову руку на плечо. — Так, с концами?
— Пока да.
— Хитро делают! А я к врачу иду, — механик держал в руке портфель. Сколько помнил Денисов, механик всегда лечился — это очень вязалось с его обликом крикуна и одновременно лодыря, — он лечил зубы, уши, какие-то белые пятнышки на руках. — Значит, среди тех тоже есть головы будь здоров! Артисты! А эти… — он показал на очередь, — едут-едут, и шифр-то по-настоящему набрать ни один не умеет! — он махнул портфелем, на Денисова пахнуло апельсинами.
— Дома еще не был? — спросил инспектор.
— Пока нет. Ну счастливо! Я приду к семнадцати!
Денисов проводил его глазами.
По радио объявили посадку на саратовский и сразу же о прибытии опоздавшего волгоградского.
— «…К услугам пассажиров, — зачитала дикторша, — имеются комнаты отдыха, парикмахерские, автоматические камеры хранения ручной клади…»
1 ЯНВАРЯ, 15 ЧАСОВ 10 МИНУТ
Илья прошел мимо витрин мясного отдела. В них аппетитно располагались окорока, колбасы. Толстые стекла прилавка и термометр изнутри наводили на мысль о барокамере. Покупателей в магазине почти не было.
— А на третье я подала Коленьке мусс, — говорила кассиру крохотная старушка с палочкой, когда Илья проходил рядом с ними. — Мусс он любит!
«Кто считает, что в Москве все бегут, не замечая друг друга, сильно ошибается, — думал Илья, косясь в окно, — здесь больше улочек тихих, с маленькими сквериками, с посыпанными песком тротуарами. В магазинах, как этот, постоянная клиентура, ровные отношения».
Илья снова обогнул беседовавшую с кассиром старушку и пошел к выходу: находиться в пустом магазине и наблюдать за переулком было решительно невозможно.
Он приехал намного раньше обусловленного срока. Когда Капитан уезжал продавать вещи, Илья нервничал, психовал, не находил себе места.
Больше всего Илья боялся, что Капитана задержат за продажу вещей и он расколется. Поскольку адреса Ильи Капитан не знал, то есть знал лишь район, он мог привести милицию только на место встречи. Поэтому Илья и приезжал за два-три часа до срока и внимательно все осматривал. Так было и в Киеве и в Баку, теперь здесь, в Москве.
Выйдя из магазина, Илья быстро перебежал дорогу и юркнул в подъезд.
Он простоял минут десять. Вверху неожиданно хлопнула дверь.
«А вдруг они пришли еще раньше! И уже здесь! — Илья вздрогнул. Мысли, мысли, мысли, тревожное ожидание, страх — все мгновенно перемешалось в голове. — Как они собираются меня брать? Скорее всего их будет двое. Один притворится пьяным, попросит прикурить, потом выбежит второй. Завяжут между собой ссору, загородят дорогу вниз… Где я читал об этом?! Откуда-то, как из-под земли, случайно появится участковый… «Прошу быть свидетелем, разрешите ваш паспорт!», «Где вы живете?», «Мы вынуждены проехать к вам домой, удостовериться», «Чей это фотоаппарат? Кинокамера тоже ваша?» И все завертится. И никакого намека на Капитана — случайный инцидент в подъезде, получивший неожиданное продолжение».
Странный бородатый старик с палкой и ученическим портфелем спускался с лестницы.
— Молодой человек! Позвольте прикурить?
Илья с трудом вытащил зажигалку, ему легче б было пронести наверх самый тяжелый, наполненный кирпичами чемодан.
— Спасибо. Красивая вещица, — старик показал на зажигалку, — нездешняя… Вы тоже? Значит, не знаете, как раньше назывался этот переулок? А зря! В ваши годы я прекрасно знал и Москву и Питер. Я вот припомнил, как в двадцать девятом году шел с читательской конференции из Дома печати — бывший дворец княгини Елены Павловны. Помню выступавших… А вот где живет мой редактор — я у него был вчера, — не помню, и, кроме того, не помню, как теперь называется переулок! Простите, какая-то неприятность? У вас дрожат руки!
Илья сразу понял, что этого чудака бояться не следует: он никак не может участвовать в спектакле, сценарий которого родился у Ильи в голове минуту назад.
— Неприятность, говорите? И не одна!
Нервы, сжатые в комок, как-то сами разжались. Вдвоем они спустились вниз, Илья уже не думал о Капитане. Впереди, между домами, мелькнула надпись «Вино — воды».
— Давайте зайдем! — неожиданно предложил он.
Старик вынул из бокового кармана круглые кондукторские часы на ремешке.
— Пожалуй, только совсем ненадолго.
— Вот говорят: «Все мы отвечаем друг за друга», — неожиданно для себя вдруг заговорил Илья, — но ведь вы за меня отвечать не собираетесь? Это только слова! Кто я вам? Да и перед кем отвечать?!
— Так-то так…
— Я думал об этом. Пока человек один, нельзя ничего сказать о том, есть у него совесть или ее нет. Ведь сам-то человек — не хороший и не плохой. Только по отношению к другим людям он бывает с совестью или без нее!
— Так-так.
— Я ни за кого не отвечаю. Разве только за жену и сына. И других не прошу отвечать за меня, — Илья только пригубил стакан и поставил на стойку.
— Молодой человек, — спросил старик, — вы что-нибудь слышали о битве при Каннах?
— Канны? Только когда учил латынь, на первом курсе.
— …Пятьдесят тысяч погибло, пять тысяч попало в плен. Тогда Ганнибал сказал пленным, чтобы они выбрали десять человек, которые вернутся в Рим и убедят соотечественников выкупить всех римлян из рабства. Но дело не в этом. Уходя, посланцы поклялись Ганнибалу, что обязательно возвратятся, — вот к чему я веду речь. Когда посланцы покинули лагерь, один из десяти с дороги вернулся: притворился, что забыл какую-то вещь, а потом снова догнал товарищей. Так он освободил себя от клятвы, данной Ганнибалу…
Какие-то незнакомые мужчины притихли, слушая старика.
— Что говорить? Мнения в римском сенате разделились. И тогда сказал Тит Манлий Торкват, человек честный, воспитанный в строгих правилах: «Сдавшихся без боя на милость победителей спасать нелепо…» Я обращаю внимание на другое. Когда сенат отказал посланцам в выкупе, девять из десяти пошли назад к Ганнибалу, рыдая и обливаясь слезами. А десятый, — у которого не было совести, — как ни в чем не бывало остался дома… Так вот, сенат так не оставил дело: хитреца взяли под стражу и под конвоем отправили к Ганнибалу, — странный старик улыбнулся и отпил из стакана. — К чему, спросите вы, такая щепетильность? Совесть представляется вам чем-то абстрактным. На самом деле она так же реальна, как наши руки, цвет глаз. Древние это понимали. Совесть не может исчезнуть на время и появиться снова.
