— Это единственное, на что я способен. Я ведь слишком стар, чтобы самому пуститься на поиски: меня не пропустит медицинская комиссия. Тони мог поменять имя, раздобыть другие документы, сделать все, что угодно, и, кроме меня, никто не сумеет его найти. Но когда-нибудь он обязательно вернется домой. И я его встречу.
— Вы сумасшедший. — Я встал, сделал два шага и остановился у металлической стены номера, вперив взгляд в ее гладкую полированную поверхность. Спустя какое-то время я повернулся лицом к старику. — Сумасшедший! Слышите? Сколько вы уж тут простояли? Два года? Три? А о нем ни слуху ни духу. Почему вы не возвращаетесь домой?
— Я вынужден остаться здесь навсегда. Мое сердце не выдержит перелета на Землю.
— Выходит, вы будете здесь болтаться, пока не умрете, так?
— Да, Фрэнк, — спокойно ответил он. — Выходит, что так.
— А до тех пор намерены торчать в том зале и осматривать всех вновь прибывших. Год за годом вы будете стоять на своем посту, и, когда б я ни прилетел, мне не миновать встречи с вами. Так, что ли?
— Да, — повторил он. — Выходит, что так.
— Уйдите, — сказал я. — Уйдите и оставьте меня в покое.
После его ухода эта клетушка больше чем когда-либо напомнила мне тюремную камеру. Я немного посидел, потом, захватив туалетные принадлежности, прошел по узкому коридору в общую ванную комнату. Там я принял душ, побрился и совершил все, что, как принято считать, освежает человека и пробуждает в нем вкус к жизни. Для меня же это было потерей времени, не больше.
Развлечения на Луне состояли главным образом из занятий разными видами спорта в закрытом помещении. И хотя предприимчивая фирма предлагала желающим еще альпинизм и катание на специальных лыжах по пылевому покрову равнин, меня не привлекало ни то, ни другое. Я выпил в баре стакан виски, принялся за второй, и в это время в дверь заглянул Дьюмэрест. Он увидел меня и, потоптавшись на пороге, куда-то исчез. Ничего удивительного — Дьюмэрест любил поддать как следует, и я ему в собутыльники не годился.
На борту корабля, где не держат спиртного, я мог себе позволить расслабиться. В баре же, зная, как алкоголь развязывает языки, я должен был постоянно быть начеку.
Я был начеку уже шестнадцать лет.
В одиночестве я одолел еще два стакана виски и, почувствовав, как из желудка по телу стало разливаться тепло, опустил монеты в прорезь киноавтомата и вошел в темную смотровую кабину.
Трехмерный фильм был стандартной мелодрамой; главные действующие лица — какой-то юноша, его старая седовласая мать и собака. Сюжет убогий до предела, зато оформление — по первому разряду; я вдыхал аромат хвои, слышал шепот ветра в ветвях деревьев, видел, как по небу величественно плывут облака, и ощущал на руках и лице влагу капель искусственного дождя.
Я словно перенесся на Землю и окунулся в живую зелень родной планеты. Планеты, которую я ни разу не посетил за период, почти равный половине уже прожитой мною жизни.
Фильм начал меня раздражать. Глаза собаки вернули мои мысли к Торну. Седая старуха мать напомнила мне о молчаливом человеке, который, ни на миг не теряя надежды, бдительно нес бессменную вахту в большом зале космопорта. А темноволосый паренек с улыбкой, подобной пробившемуся сквозь облака солнечному лучу, вызвал в памяти события, о которых лучше было бы не вспоминать.
Вернувшись в свой номер, я сел на койку и медленно обвел взглядом металлические стены.
Сходство этого помещения с тюремной камерой было случайным, но факт оставался фактом. Комната, в которой я находился, отличалась от настоящей тюремной камеры только тем, что я мог в любое время открыть дверь и выйти из нее.
Выйти, чтобы сменить это место заключения на другое — космический корабль, летящий в межпланетном пространстве, металлическое яйцо, которое изолирует человека от внешнего мира куда надежнее, чем тюрьма.
Я встал и с неприязнью глянул в зеркало, вделанное в стену напротив шкафчика. Зеркало было большое, в нем можно было увидеть себя всего, с ног до головы. Я злобно посмотрел на свое изображение: исчерченное шрамами лицо, седеющие волосы, затравленный взгляд. Глаза человека, хранящего тайну, которая должна навсегда остаться при нем.
Некоторые люди, совершив преступление, способны намертво об этом забыть. Но есть и другие — те, кто идет на преступление во имя осуществления какой-то мечты. Они потом терзаются муками совести до конца своих дней. И без Торна было несладко, а теперь стало почти невыносимо. Всякий раз, совершив посадку, я ощущал на себе терпеливый взгляд его кротких глаз, напоминавший мне о том, что только я, я один, могу положить конец его бессменной вахте.
Но он простоит там до самой смерти, будет все ждать, ждать, встречая меня в конце каждого рейса. А человек, поселившийся на Луне, живет долго, очень долго.
Я разразился проклятиями, но легче мне не стало. Я проклял тот финт судьбы, который свел меня, бредившего космосом юнца, с мальчишкой, бежавшим из дому в погоне за той же мечтой, но имевшим деньги, чтобы превратить эту мечту в действительность. Я проклял тот булыжник, хрупкий череп, те обагренные кровью деньги, которыми я заплатил за шестнадцать лет ада.
И полные терпеливого ожидания глаза его отца.
Перевела с английского С. ВАСИЛЬЕВА
Фальшборт — продолжение борта судна выше палубы, служащее ограждением.
Штирборт — правый борт.
Баком на парусных судах называют все пространство верхней палубы от форштевня до передней мачты.
Копра — сушеная мякоть кокосового ореха. Служит сырьем для парфюмерии и производства технических масел.
Подробнее о загадке «Марии Целесты» см. «Искатель» № 6 за 1967 год.
Кабельтов — морская мера длины, равная одной десятой морской мили: 185,2 метра.
«Галфвинд правого галса» означает, что ветер дует прямо или почти прямо (в пределах угла от 80 до 100°) в правый борт судна.
Фордевинд — когда ветер дует прямо в корму или под небольшим углом к ней.
