— Ну конечно. — Он смущенно мигнул. — Я ведь только подумал, а вдруг…
— Ну рассудите сами, — сказал я. — Марс — это та же Сахара. Человек не может бродить по пустыне годами. Ему долго не просуществовать за пределами поселения — без пищи, без воды, без воздуха, который там слишком разрежен.
— Да, наверно…
Он уже шел рядом со мной по коридору. Его общество было мне поперек горла, но я не мог придумать, как от него отделаться. Вначале я разговаривал с ним из жалости, потом — по привычке, а теперь делал это чисто механически, словно бы по обязанности. Я отвечал ему всегда одно и то же, однако, выслушав меня, он всякий раз оставался при мнении, что я, видимо, что-то упустил, в чем-то не прав.
Я предупредил его следующий вопрос:
— Венера тоже отпадает. Условия там похуже, чем на Марсе. Или жизнь в поселении, или верная смерть.
— А как с Меркурием?
— Никаких шансов.
Мы дошагали до конца коридора, и перед нами открылись улицы выстроенного под куполом города. Я вошел в служебную гостиницу, заплатил за ключ и двинулся по проходу к своему номеру. Номер был мал и тесен: койка, стул и небольшой шкафчик — вот и вся меблировка. Он больше смахивал на тюремную камеру, но зато дешево стоил. Я бросил дорожную сумку на койку и повернулся к старику.
— Вы попусту тратите время, Торн. Почему вы не желаете примириться с тем, что это дело дохлое?
— Не могу. — Он опустился на стул и принялся разглядывать свои руки. — Вы этого не понимаете… да и все остальные тоже… Но мне необходимо повидаться с Тони.
— Зачем?
— Я хочу ему кое-что сказать.
— Только для этого?
Должно быть, я не совладал со своим голосом, потому что он быстро вскинул на меня взгляд.
— Нет, — тихо сказал он. — Не только для этого. Он же мой сын.
Слова словами, но надо было слышать, как он их произнес. То был голос одержимого, которого ничем не разубедишь. Я расстегнул на сумке «молнию», достал из нее туалетный прибор, смену нижнего белья, какие-то безделушки, которые я неизвестно для чего возил с собой, и разложил все это по комнате. Старика я обходил взглядом; если он собирался сказать что-нибудь еще — его дело. Но я все-таки надеялся, что обойдется без этого.
— Шестнадцать лет, — проговорил он. — Какой же это большой срок.
— Слишком большой. — Я швырнул пустую сумку в шкафчик и захлопнул дверцу. — Вполне вероятно, что его давным-давно нет в живых.
— Это исключено! — Он отверг мое предположение с почти оскорбительной резкостью.
— Но почему? — Я уже начал терять терпение. — В ранний период освоения космоса погибло множество людей. Откуда вы знаете, что он не попал в их число?
— Я имею точную информацию о каждом человеке, который умер вдали от Земли. — Выражение моего лица вызвало у него улыбку. — Это стоило денег, Фрэнк, но я ведь достаточно богат и отдал бы все до последнего пенни за то, чтобы еще хоть раз увидеть моего мальчика.
Я молчал. А что, спрашивается, я мог бы ему на это сказать? Я хотел только одного — чтобы старик наконец встал и ушел.
Но не тут-то было: он остался и в который уже раз поведал мне, как оно все произошло. Лучше б он этого не делал.
Тони Торн был молод и горяч, с мечтой в сердце и глазами, которые сияли светом далеких звезд. Мать его умерла; отец отказался пойти ему навстречу и не разрешил завербоваться в Школу Космонавтов. Это привело к тому, что юный Тони обокрал отца и, прихватив все добытые таким путем деньги, сбежал из дому. Обычная для того времени грязная история шестнадцатилетней давности. Ничего из ряда вон выходящего — ничего, кроме последовавших за этим событий…
— Мне хотелось бы снять с него ту старую вину, — проговорил старик. — Я пытался забыть его, но это не в моих силах. Меня не оставляет мысль, что он где-то в космосе или на одной из планет. Быть может, он женат и обзавелся детьми — это ведь мои внуки. Я хочу найти его и сказать, что я все осознал и прощаю его. — Он заглянул мне в лицо все теми же кроткими, терпеливыми глазами. — Это вы в состоянии понять?
— Лично мне ваши чувства понятны, — осторожно подбирая слова, ответил я. — Но вот вы — вы отдаете себе отчет в том, что может чувствовать он сам? Он убежал из дому шестнадцать лет назад и за все это время не написал вам ни строчки. Вам никогда не приходило в голову, что он не желает вас больше видеть?
— А если его удерживает страх? Я ведь когда-то был очень строг и не давал ему спуску.
— Шестнадцать лет — большой срок, — упорствовал я. — За такой долгий период человек способен многое забыть.
— Только не своего отца.
— Почему вы так в этом уверены? Ведь именно вы своей неуступчивостью толкнули его на преступление. Вы лишили его права избрать тот путь в жизни, о котором он мечтал. А теперь, когда с возрастом характер у вас стал помягче, вам приспичило найти его, чтобы выразить свое сожаление по поводу того, что тогда произошло. Хотите знать мое мнение? По-моему, вы самый натуральный эгоист. Вот вы кто.
— Возможно, — медленно проговорил он. — Сдается мне, что этим грешат все родители, — Он внимательно посмотрел на меня. — Сколько вам лет, Фрэнк?
— Тридцать три года. А что?
— Тони должно исполниться столько же в его следующий день рождения. Сейчас он, верно, очень похож на вас — те же волосы, те же глаза. — Старик вздохнул и покачал головой. — Значит, вы не встречали его, когда учились в той Школе, а?
— Нет.
— Это точно? Он был очень рослым для своего возраста, увлекался спортом. У него были темные вьющиеся волосы и улыбка — как солнечный луч, пробившийся сквозь облака.
— Торн, вы хорошо представляете себе то время? — Я заставил себя взглянуть ему прямо в глаза. — Государственные школы были, конечно, на высоте, но вам известно, как обстояло дело с ребятами, которые не могли в них попасть и должны были платить наличными за путевку в космос? Они или выучивались сами, или погибали. Сейчас положение изменилось, все учтено, все пришло в норму, но тогда это был сущий ад. И вы считаете, что ваш сын поблагодарит вас за то, что по вашей милости ему пришлось столько выстрадать?
— Он же сам к этому стремился, — возразил Торн.
— Нет, это вы заставили его так поступить. — Я набрал полные легкие воздуха. — Кстати, у вас даже нет никаких доказательств, что он, сбежав из дому, отправился в космос.
— Он не мог поступить иначе, — сказал старик. — Только для этого он и украл те деньги.
— Вот почему вы стоите там, в зале, и пялите глаза на всех, кто прилетает на Луну?
— Это единственное, на что я способен. Я ведь слишком стар, чтобы самому пуститься на поиски: меня не пропустит медицинская комиссия. Тони мог поменять имя, раздобыть другие документы, сделать все, что угодно, и, кроме меня, никто не сумеет его найти. Но когда-нибудь он обязательно вернется домой. И я его встречу.
