укрывавший от дождя и солнца рядами поставленные столики, был заменен парусиновым. Ткань была полосатой расцветки, и стоило лишь подуть свежему морскому ветру, как она надувалась, взбухала и становилась похожа на циклопический матрас. Но вскоре солнце и ветер превратили новенький тент в бесцветную, выцветшую и рваную тряпку. Она болталась на металлических ребрах, жалкая, словно нищенское рубище старого калеки-пирата. Потом кто-то заметил, что рваное полотнище похоже на паруса догнивающей на корабельном кладбище шхуны. Сюда-то и привел Меньшикова его новый знакомый — старик с величественной осанкой и благородной сединой.
Чтобы не тащить с собой рыбу, он продал ее по дороге какой-то знакомой женщине. И теперь, располагая средствами и настроением посидеть и потянуть пива, он основательно расположился за столиком, перед тем внимательно оглядев хрупкий на вид алюминиевый стул.
— Ну, стало быть, нам с вами и познакомиться теперь не грех.
Старик протянул Меньшикову узкую крепкую руку.
— Зовут меня Владимир Михайлович Донской. В прошлом — учитель словесности, теперь, как видите, член добровольного общества рыбаков и охотников. Коренной сибиряк, а теперь бегаю за своим здоровьем. Видите, куда забежал. Только все напрасно… В наши годы его уже не догонишь.
— Меньшиков Филипп Степанович. Членом добровольных обществ не состою, хотя может и случиться, как выйду на пенсию. Пока служу бухгалтером на заводе. С девяти до пяти, как все. Вот приехал отдохнуть, да, как видно, не туда. Жарко у вас здесь.
— Да, не холодно, — согласился Владимир Михайлович. — Но ничего, вот станете ходить со мной на рыбалку, полегче вам будет. Море, оно дышит, там и воздух совсем другой и прохладнее. И развлечение не из последних.
Наконец подошла официантка. Она с почтением поздоровалась с Донским и долго извинялась, что сразу не заметила. Потом она убежала и быстро вернулась с подносом, уставленным запотевшими кружками с золотистым пивом. Оглядевшись по сторонам, она запустила руку за передник и извлекла оттуда две очищенные воблы.
— Вот, для дорогих гостей держим…
Меньшиков развел руками.
— Рыбалка — это прекрасно, только я не знаю, как и быть. Я ведь по путевке приехал, в санаторий, а врачи, сами знаете, какой народ… На процедуры являюсь, как на дежурство.
— Ну, с врачами можно договориться. Они почти все мои одноклубники, рыболовы. В каком санатории вас истязают? — спросил Донской.
— Не беспокойтесь, с врачами уж сам справлюсь, — поспешил заверить его Филипп Степанович. — А где вы в Сибири жили? — спросил Меньшиков, выводя разговор в безопасную колею.
— Неподалеку от Байкала. Неподалеку — это по-нашему, по-сибирски, а на самом деле километрах в пятистах. Небольшое районное село, школа трехэтажная, рубленая, вот уже сколько лет каждую весну плачет смолой, и запах от этого… — Он с шумом потянул в себя воздух и закрыл глаза. — И вот приехал сюда. Словно на другую планету попал. Только в море и отдыхаю, оно чем-то на тайгу похоже. Своей бескрайностью, что ли, а то характером могучим.
Меньшиков склонился над кружкой, загрустил…
— Вот так мечешься всю жизнь, летаешь, ловишь свою синюю птицу, а потом оглянешься и поймешь, что лучшие свои годы уже прожил, что ждать уже нечего и осталось только тебе времени, чтобы успеть кое-как исправлять ошибки, наделанные молодостью. Доделать дело, начатое в ту счастливую пору, когда жил, ждал, искал, да так и не понял, что лучше этого времени уже не будет никогда.
— Суетимся много, — заметил Владимир Михайлович и с ожесточением допил кружку пива. — Сидел бы я в своей школе, обучал бы белобрысых сибирят словесности, так нет же, потащила меня нелегкая на юг. — Он опечалился больше Меньшикова.
— Тянет в тайгу? — спросил Меньшиков.
Донской долго глядел в море, расстилающееся от самого обрыва до горизонта. Оно было чуть светлее сумерек и окрашено в червонное золото солнца, опустившегося в него час назад.
— Должно быть, к смерти, — ответил он и попросил у Меньшикова папироску. — Как дикий зверь уходит умирать в то место, где родился, так и я. Земля сибирская меня родила, она-то и назад тянет. Своего не отдает. Крепкая она, вроде щедрая, а все равно не отпустит. Мучается человек, на ней родившийся, коль умирать приходится вдалеке от нее. Сглупил я, когда уехал…
Они посидели еще немного в грустной задумчивости, допили пиво и долго прощались.
* * *
— Ну, что же вы, друзья… — укоризненно сказал Прохоров. — Мы вас ждем, а вы и не думаете являться. В чем дело, товарищ Рудаков? — Он строго посмотрел на Игоря. — Да-а, нехорошо.
Рудаков беспомощно молчал.
— Ну, а вы что скажете, товарищ Лялин? — Прохоров перевел свой строгий взгляд с Рудакова на Кузьму.
— Вы о чем? — с неподдельной заинтересованностью спросил Кузьма.
— Давайте не будем играть в прятки, — предложил работник угрозыска.
— Давайте, — живо согласился Кузьма, — тем более что нам некогда.
— Собственно, дело не так уж и важное, я имею в виду Олега Куликова и Геннадия Евсикова. Нам просто показалось странным, почему вы первые к нам не пришли… Кстати, похищенные из водолазки вещи уже нашлись, похититель задержан, так что можете не беспокоиться.
— Кто же это? — воскликнул Кузьма.
— Как мы и думали, это их дружок…
— Чей дружок?
— Евсикова и Куликова, — Прохоров рассердился его непонятливости.
— А кто это такие? — наконец спросил Кузьма.
Прохоров опешил от этого вопроса. Он долго прищурившись смотрел на Кузьму, словно решая про себя, здоров ли тот психически.
— Значит, вы не знаете, кто они такие? — зловещим шепотом спросил Прохоров. — Вы что, в пряталки сыграть со мной желаете? Я вас предупреждал, что играть со мной не нужно… Мы все знаем. Знаем, что вы незаконно конфисковали у них вещи. Вы должны были прийти к нам на следующий день, но прошла почти неделя, а вы не являетесь. Мы приходим к вам, а вы начинаете играть с нами в пряталки. Видать, вы сами из таких… С вами нельзя по-хорошему. Придется вам явиться завтра. Там мы с вами по-другому будем разговаривать. Поняли?
— Поняли, — грустно ответил Кузьма.
— Понятно и ежу, — пожал плечами Рудаков.
Прохоров стал прощаться.
— Да, кстати, чуть не забыл, — Прохоров вернулся. — Бумажник у вас с собой?
— С собой, — быстро ответил Кузьма и полез в карман. Протянул Прохорову свой бумажник. — Только зачем он вам?
— Для следствия! — значительно ответил Прохоров и раскрыл бумажник. Повернувшись к свету, он извлек из шикарного, но тощего бумажника документы Кузьмы, две помятые трешницы.
— А где валюта? — свирепо спросил Прохоров.
— Вот и все, что есть, — заверил его Кузьма. — Как-нибудь дотяну до получки.
— Ну, смотрите…
Прохоров протянул Кузьме бумажник. Снова попросил спички. Прикурил и, не
