успокоил Батурин. — А вот головы им солдаты закрутят.
— Это не страшно. Может, женихов найдут.
«Не хватало еще, чтобы я сватом был», — недовольно подумал Батурин и всю дорогу напускал на себя строгость. В поезде читал газеты, нацепив на нос очки, а в машине, высланной за ними с заставы, торжественно и молчаливо сидел рядом с шофером. Девушек звали Марусей и Дусей, обе они прожили на свете столько, сколько один Батурин, были смешливы и казались ему на одно лицо. И в поезде, и сейчас, в машине, они болтали какую-то чепуху, а когда он оборачивался к ним — замолкали, переглядывались и прятали смешки в ладошки. Шофер-пограничник, красивый молодой парень, так и вострил уши.
— Далеко до заставы? — спросил у него Батурин.
— Не очень, — ответил шофер.
Слева от дороги виднелось море, хмурое, невыразительное, все в белых барашках, которые сверху казались застывшими. В небе клубились два яруса облаков. Верхние, светлые и легкие, стояли на месте, а нижние — косматые и налитые дождем — бежали на сушу. Зрачок солнца выглядывал то из-за одного, то из-за другого облака, пристально и сердито смотрел на землю.
Дорога была узкой. С одной стороны над нею поднимались отвесные скалы, из трещинок в них сочились подземные воды. По другую сторону, в зеленых чащобах, таились обрывы. «В случае чего, — по старой фронтовой привычке определил Батурин, — на дороге можно надолбы врыть. Ни один танк не пройдет».
В море, недалеко от берега, Батурин увидел неподвижно застывший катер. Вдоль мачты свисал зеленый вымпел.
— Сторожевой? — спросил Батурин.
— Да, — ответил шофер.
— Это хорошо…
— Страдают от жары ребята, — посочувствовал шофер.
Девчата притихли. Но пограничник был не очень-то разговорчив.
Неожиданно за поворотом возник полосатый шлагбаум. Возле него стоял пограничник с карабином в руке. Подняв шлагбаум, он подмигнул шоферу и отдал честь Батурину.
Маруся и Дуся тотчас же удивились: почему их даже не остановили?
— А зачем? — объяснил Батурин. — Вы еще только с поезда сходили, а он уже знал, что это Мария Светловидова и Евдокия Карпенко к ним едут.
Шофер уважительно взглянул на него и спросил:
— Вы что, на границе служили?
— Я, брат, ваши порядки понимаю, — отозвался Батурин.
Справа внезапно показались какие-то строения.
— Застава? — спросил Батурин.
— Да, — коротко ответил шофер.
— Ой, правда? — одновременно воскликнули Маруся и Дуся.
Они с любопытством разглядывали черепичные крыши, ажурную вышку, ровный плац. Застава стояла на берегу небольшой красивой бухты, вдоль которой широким полукружием протянулся пляж. Пляж был непривычно чист и пустынен, белый шнурок прибоя еще больше подчеркивал его девственную неприкосновенность.
— А это зачем? Обозначают границу? — показал Батурин на два высоких шеста, торчащих на пляже — один совсем близко, другой чуть подальше от воды.
— Так точно, — подтвердил шофер.
— Ой, мама! — крикнула не то Маруся, не то Дуся. — Значит та половина пляжа уже не наша и вон те горы тоже не наши?
— Не наши, не наши… — пояснил Батурин с ворчливой снисходительностью.
Двухэтажное оштукатуренное здание заставы походило на школу или колхозный клуб. Но в каменной ограде, опоясывающей постройки, зияли узкие амбразуры, а с внешней ее стороны виднелись огневые точки и ходы сообщения. «Крепко устроились», — отметил про себя Батурин.
На этом, пожалуй, кончались приметы, которые бы могли привлечь наметанный глаз бывшего военного. Во дворе было по-больничному чисто. Подметенные дорожки, подстриженные кусты, нарядные клумбы. Два уютных домика с верандами, еще какие-то постройки, одинаково побеленные, с огнетушителями на стенах. Кроме часового, двух-трех солдат, голых по пояс, и двух ребятишек, притихших при появлении машины, во дворе не было ни души.
Маруся и Дуся тотчас же принялись отряхиваться и причесываться, а к Батурину подошел большой белый кот, доверчиво потерся о штанину. Одна из девушек хотела его погладить, но кот в руки не дался и юркнул под машину. «Застава — родной дом пограничника», — прочитал Батурин на красном полотнище, натянутом над входом в помещение. Двери были распахнуты, виднелся темноватый прохладный коридор.
Ребятишки, диковатые и горластые мальчик и девочка, сорвались с места и, размахивая деревянными ружьями, с криками: «Стой! Руки вверх!» скрылись за углом казармы.
Но вот на крыльцо вышел высокий, сухощавый офицер с энергичным смуглым лицом.
— Майор Гусейнов, начальник заставы, — представился он и пожал руку Батурину, Марусе и Дусе. — Извините, что задержался. Звонили по обстановке, — и белки его глаз сверкнули какой-то странной, хищной улыбкой.
Несмотря на жару, он был в сапогах и зимней гимнастерке, туго перетянутой ремнем. Маруся и Дуся сразу заробели при нем, а Батурин отметил про себя его отличную строевую выправку.
Гусейнов пригласил их в канцелярию, расспросил как они доехали, потом повел в столовую обедать, показал заставу. Он оказался не таким уж строгим и страшным, любил шутку, и девчата снова осмелели и начали задавать вопросы.
— А почему у вас все двери открыты настежь? — спросила Маруся.
— Да как вам сказать, — уклончиво ответил Гусейнов. — Чтобы сквознячком проветривало помещение…
Маруся недоверчиво посмотрела на него, и тогда Батурин пояснил ей не очень уверенно:
— Это на случай тревоги. Так? — обернулся он к майору.
— Бывает и так…
— Ой, как интересно! — воскликнула Маруся. — А часто бывают у вас тревоги?
— Частенько…
— И нарушители идут, да? — переходя на шепот, спросила Дуся.
— Да идут иногда, но ребята у нас гостеприимные, чуть что, сразу на заставу приглашают, — и опять в глазах у него промелькнула хищная улыбка.
— А сколько вы их задержали?
— Евдокия, не приставай с глупыми вопросами, — одернул ее Батурин.
— Ничего, ничего, пускай спрашивают, — усмехнулся Гусейнов. — Только вот не помню точно, сколько мы их задержали, — обратился он к Дусе с серьезным видом. — Память у меня неважная.
Дуся покраснела, но ее поддержала Маруся:
— А как вы их задерживаете, расскажите. Ну, хотя бы, в последний раз?
Гусейнов снова улыбнулся.
— Ну что ж. Так и быть, расскажу. Пойдемте на берег.
Майор что-то негромко сказал дежурному, тот сбегал в казарму и принес начальнику бинокль и пистолет в огромной деревянной кобуре, которая сразу придала майору грозный, воинственный вид. Девчата опять присмирели, а Батурин деловито осведомился:
— Новой системы?
— Да.
— Хорош!.. На фронте мы «ТТ» носили.
— А где воевали? — спросил Гусейнов.
— Начал под Москвой, а кончил в Прибалтике.
— А я отступал от Прибалтики до Москвы. Потом в эти края, на границу.
— Ну, а меня под Каунасом ранило, и вышла отставка. Да, было дело…
И они оживленно заговорили, вспоминая, в каких полках и дивизиях воевали и кто был командиром. Когда они вышли на берег, майор замолчал. Умолк и Батурин. Они стояли на галечном гребне пустынного пляжа, в какой-нибудь сотне метров от
