газетой от его лица назойливую муху.
Потом она привыкла к своей участи и уже не встречала на крылечке, а Чугунов больше не носил ее на руках. И как-то совсем забыл об этом. Но вот сейчас вспомнил — будто это было вчера! И ему захотелось сделать своей Екатерине Ивановне что-нибудь приятное — привезти хороший подарок, нарядить ее: ведь ей так и не пришлось походить красиво одетой. Где уж там наряжаться — то пески, то тайга, то горы… Но он не знал, какой размер обуви она носит и какая расцветка материи ей будет к лицу.
Полковник составил длиннейшую телеграмму, в которой просил жену немедленно телеграфировать ему размер обуви, расцветку материи и еще многое другое в том же роде. Потом написал письмо начальнику штаба подполковнику Осипову, который остался за него командовать отрядом, и начальнику политотдела майору Деревяненко, с которым жил в одном доме. Он писал, а сам с горечью вспоминал, как проводил с ними последнее совещание в штабе.
Через несколько дней, спустившись к морю, Чугунов отыскал на лагуне затоптанные женщиной свежие знаки и написал рядом с ними; «Что вы здесь пишете и зачеркиваете?» Потом ушел в санаторий и весь день не показывался на улице.
Дождавшись вечера, Чугунов спустился к лагуне. В черном небе горела Венера. Она светилась так ярко, что от нее по морю и мокрому гладкому песку легла тусклая мерцающая тропинка. При этом звездном свете полковник прочитал ответ: «Вы слишком любопытны».
Волны накатывались и накатывались на берег — из темноты, из ничего прямо на Чугунова.
«А вы слишком таинственны», — написал он, прислушиваясь к ровному, неудержимому накату волн.
…Телеграмма от жены пришла странная: «Милый, нам ничего не нужно. Береги себя. Целую». Почему им ничего не нужно? Почему он должен беречь себя?
Но через два часа пришла вторая телеграмма: «Исполнении служебных обязанностей погиб Осипов. Вступил временное командование отрядом. Деревяненко».
«Погиб Осипов? Начальник штаба». Чугунов еще и еще раз перечитал телеграмму. Не может быть! Нет, здесь какая-то опечатка. Он побежал на почту, но там сказали, что все точно, телеграмма заверена соответствующим образом.
Погиб Осипов… Чугунов видел много смертей на своем веку, видел и на фронте, и на границе, но эта смерть поразила его своей неожиданностью и бессмысленностью. Впрочем, почему бессмысленностью? Граница есть граница. Не сам ли он, Чугунов, приказал Осипову побывать на правом фланге отряда? А там тропы вьются над пропастями и сверху нависают скалы… А в сопредельном поселке отмечена подозрительная возня…
И все же бессмысленно. Не будь этой подозрительной возни на границе, не будь вообще никаких границ, — Николай Павлович Осипов, сорока лет, хороший семьянин и прекрасный товарищ, был бы жив. Эта очевидная истина вдруг поразила Чугунова с такой силой, что он сжал кулаки.
Он шел с почтамта по вечерним улицам городка, зная, что идет по ним последний раз. В голубой даче светилось одно окно, завешенное занавеской. Овчарки не было видно, очевидно, ее позвали в дом. А из открытого окна доносились звуки рояля. Это было так неожиданно — свет и звуки рояля, что Чугунов на минуту забыл о телеграмме и остановился. Звуки были тревожные и торжественные. В них слышался голос моря и ветра. Будто стоял грозный рокот взбунтовавшихся волн. И Чугунову на миг показалось, что он видит перед собой море — почти черное, в длинных кружевах пены. Волны все наступали и наступали на берег, все несли и несли к нему свои белоснежные гребни, грозясь затопить.
Мелодия оборвалась и за белой занавеской показался неясный женский силуэт. «Это она, незнакомка! Она писала на песке нотные знаки. Ну, что ж, каждому свое, — подумал полковник и решительно двинулся к санаторию, напутствуемый мелодией. Да, каждому свое.
…Утром он уложил вещи и вызвал такси. Ему оставалась до срока выписки еще неделя, но он был непреклонен.
Шофер удивился, когда услышал, что нужно везти полковника не по дороге, а по пляжу, вдоль моря, до Булдури и только там свернуть на шоссе.
— Так надо, — сухо сказал Чугунов, застегивая шинель.
На пляже он велел остановить машину, вышел из нее и твердой рукой вывел на песке крупные буквы: «Прощайте». Потом он захлопнул дверцу и поглубже натянул папаху, сбитую ветром.
— Будет шторм, — сообщил шофер, поглядывая на белые гребешки волн.
— Нда-да? — отозвался полковник, думая о своем.
Сосны на дюнах стояли будто солдаты в почетном карауле, и он, проезжая мимо, принимал парад.
А через три часа Чугунов уже летел в самолете и не мог знать, что море, под напором шквального ветра, набросилось на берег, ударило в подножие дюны и смыло его последнее, прощальное слово.
Дехистан — волость.
Азал — соха, малла — деревянная борона.
Маст — простокваша.
Аттар — торговец персидскими лекарствами, душистыми травами, маслами, духами.
Туман — денежная единица в Иране.
Ба-алла — с богом!
Раис — начальник.
Тумар — нечто вроде ладанки.
Нет бога кроме бога.
Машалла — возглас одобрения и удовлетворения, точнее: такова воля аллаха.
