— Я буду рад этому дню, монсеньор, потому что он даст мне случай доказать вам мою верность.
— Благодарю вас, отец Грендорж, до скорого свидания! Я не забуду ваших слов.
Пастор с минуту следил глазами за удалявшимся графом; когда тот окончательно скрылся за густой зеленью деревьев, он глубоко вздохнул, покачал головой и, медленно выйдя из сада, направился к улице Серизе.
Было три часа пополудни, когда он подошел к дому, где жила графиня дю Люк.
— Вот и вы, ваше преподобие! — приветствовал его мэтр Ресту. — Я давно уже жду вас, а графиня даже несколько раз о вас спрашивала.
— Очень жалею, что не мог явиться к графине, но меня задержало важное дело.
— Я так и говорил госпоже. Она приказала мне просить вас к ней, как только вы придете.
— Если так, мэтр Ресту, то поскорей доложите обо мне.
— Иду, — отвечал мажордом, — пожалуйте! Они отправились в комнаты графини дю Люк.
Она была не одна. Ее прелестный Жорж ползал по ковру возле нее под надзором верной няньки.
Рядом с графиней сидела восхитительная молодая девушка лет девятнадцати, с задумчивыми голубыми глазами и роскошными каштановыми волосами. Это была одна из тех прелестных, идеальных головок, которую мог бы создать только гений Рафаэля и не могла бы передать кисть ни одного из других художников.
Увидев пастора, графиня очень обрадовалась и сейчас же пригласила его сесть.
— Наконец-то вы пришли, мэтр Грендорж, — весело произнесла она. — Знаете, я уже начинала беспокоиться, что вас так долго нет.
— Графиня, вероятно, простит мне, когда узнает, что меня так долго задержали очень важные дела, близко ее касающиеся.
— Что вы хотите сказать, мэтр Грендорж? Ваши слова затрагивают мое любопытство.
— Несколько дней тому назад, графиня, мне дали знать, что сегодня утром приедет курьер, посланный к вам с письмом.
— Вот как! — заметила графиня, украдкой переглядываясь с молодой девушкой. — И этот курьер приехал?
— Да, графиня: он приехал в три часа утра, — отвечал пастор, вздохнув при воспоминании о несчастном сержанте.
— Только-то?
— Извините, графиня, он привез вам письмо от герцогини де Роган. Вот оно.
С этими словами пастор почтительно подал его Жанне.
— Почему же вы так поздно мне его отдаете, если в три часа утра оно уже было в Париже?
— По совершенно не зависящим от меня обстоятельствам, графиня, я получил его очень поздно и сейчас же поспешил с ним к вам.
— Я нисколько не сомневаюсь, мэтр Грендорж, но признайтесь, что все это тем не менее очень неприятно.
— Действительно очень неприятно, — подобно эху повторил пастор, грустно опустив голову.
Жанна дю Люк была еще очень молода. Она была в полном смысле слова совершенно избалованный ребенок. Несмотря на то что она очень любила мэтра Грендоржа и хорошо знала высокий строй его души и беспримерную преданность, она никогда не пропускала случая подразнить его.
— Да, это очень неприятно, — продолжала она. — Так это письмо от моей доброй подруги, герцогини де Роган? Вы не знаете его содержание?
— Не знаю, графиня, да и не позволил бы себе никогда распечатать, но думаю, что содержание должно быть очень важно.
— В самом деле, оно очень важно. В этом письме герцогиня уведомляет меня о приезде мадмуазель Бланш де Кастельно-Шалосс.
— А! — произнес в недоумении пастор. — Мадмуазель Бланш де Кастельно… действительно… я… я… Прошу извинить меня, графиня, но я во всем этом ровно ничего не понимаю.
— Как? Вы не понимаете, что это письмо теперь уже бесполезно?
— Бесполезно! Но каким же образом?
— Очень просто: мадмуазель Бланш де Кастельно-Шалосс уже приехала.
— А! Мадмуазель Бланш де Кастельно приехала?
— Да, вот она сама перед вами.
Совершенно сконфуженный пастор встал и почтительно поклонился молодой девушке, пробормотав:
— Ах! Так письмо, значит, в самом деле бесполезно!
Но графиня была уже не в состоянии дольше оставаться серьезной и разразилась громким смехом; ее примеру последовала и молодая девушка.
Веселый смех их еще более усилился при виде жалобной мины пастора.
Графине первой удалось заставить себя перестать смеяться.
— Успокойтесь, мой милый мэтр Грендорж, — ласково сказала она ему, — ведь я только пошутила.
— Тем лучше, графиня, — промолвил он, — значит, она не приехала.
— Про кого вы говорите?
— Про мадмуазель Бланш де Кастельно-Шалосс.
— Да ведь вы сами только ей поклонились!
— В таком случае я больше ровно ничего не понимаю, — уныло заключил он.
При этих словах молодые женщины снова рассмеялись от души, не стараясь больше сдерживаться.
Но зато графине пришлось около часу успокаивать мэтра Грендоржа, объясняя ему, в чем дело. Когда это ей удалось, она, рассказала ему, по какому случаю молодая девушка была поручена ей на некоторое время.
Мы тоже скажем несколько слов о Бланш де Кастельно.
Фамилия де Кастельно была одна из самых древних в Пуату; могущественные не только по богатству, но и по громадному влиянию, которым они пользовались здесь, Кастельно были первыми дворянами этой провинции, принявшими протестантскую веру. В 1560 году, во время заговора в Амбуазе, в числе пятидесяти протестантских вождей в присутствии короля Франциска II, Марии Стюарт и Екатерины Медичи был казнен между прочими и Мишель-Жан-Луи, барон де Кастельно-Шалосс.
Страшная смерть барона положила начало несчастьям, поражавшим одно за другим злополучное семейство.
Гастон де Кастельно, один из самых блестящих воинов и самых ревностных слуг Генриха IV, истратил все свое состояние на уплату издержек короля, не получив от него за это ни одного медного гроша.
Он умер в 1612 году, не оставив детям в наследство ничего, кроме своей шпаги и славного имени.
Десятилетнюю дочь, прелестную белокурую девочку, он завещал своему близкому другу и родственнику герцогу де Рогану.
Герцог начал с того, что заплатил все долги друга и пристроил на службу его обоих сыновей. Похоронив Гастона, он завернул в плащ маленькую Бланш и, утешая ее всю дорогу конфетками и поцелуями, привез к герцогине де Роган.
— Вот Бланш де Кастельно, — сказал он ей только.
— Благодарю тебя, Генрих, — отвечала герцогиня, — теперь у нас будет дочь.
Герцог и герцогиня воспитали Бланш, как свое родное дитя. Девочка была так скромна и прекрасна, что не только ее приемные родители души в ней не чаяли, но даже все посторонние любили этого ребенка.
Со временем прелестное дитя превратилось в очаровательную молодую девушку. В то время как все восхищались красотой Бланш, она одна, казалось, не замечала ее. Сердце ее, полное благодарности к герцогу и герцогине, не открывалось до сих пор ни для какого другого чувства, и слово «любовь», нередко нашептываемое ей молодыми людьми, посещавшими дом герцогини, не находило в ее душе никакого отголоска.
