Все эти небольшие хлопоты были кончены за несколько часов до прихода почтенного пастора.
Рассказав ему в мельчайших подробностях то, что мы описали сейчас в нескольких строках, графиня прибавила:
— Итак, мэтр Грендорж, что вы думаете обо всем этом?
— Я должен вам признаться, графиня, — почтительно отвечал тот, — что слишком поражен всем случившимся и решительно ничего тут не могу понять.
— Отличное заключение! — вскричала, смеясь, графиня. — Какой же вы ужасный мечтатель! Вы никогда не слушаете, что вам рассказывают.
— Простите, графиня, я вполне заслужил ваши сегодняшние упреки, но что делать! После всего перенесенного мной в продолжение дня я чувствую себя точно во сне и делаю все машинально, не отдавая себе отчета в своих действиях. Еще раз, графиня, умоляю вас, простите меня!
— Вижу, мэтр Грендорж, что говорить с вами в настоящую минуту было бы совершенно бесполезно. Чувствуете ли вы себя, по крайней мере, в состоянии оказать мне услугу?
— О, графиня, если вы потребуете моей жизни…
— Мне нужно совсем другое, — перебила его, улыбаясь, Жанна.
— Так приказывайте, графиня!
— Я хочу просить вас сделать небольшую прогулку.
— Прогулку! Но я их столько совершил сегодня утром!
— Что делать, мэтр Грендорж! В таком случае окончание вашего дня будет похоже на его начало.
— А в какую сторону вам будет угодно послать меня, графиня?
— На Тиктонскую улицу.
— Гм! Это одна из самых противных и грязных улиц; на ней никто не живет, кроме банщиков и содержателей трактиров.
— Очень возможно, но там живет один человек, которого я попрошу вас навестить в гостинице «Единорог».
— Которую содержит мэтр Грипнар?
— Вы, значит, ее знаете?
— Да, немного.
— Сознайтесь лучше, что вы там бывали?
— Очень редко, графиня, каких-нибудь два или три раза.
— Это даже больше, чем нужно, для того чтоб знать ее. Итак, вы сначала войдете в эту гостиницу.
— Слушаю, графиня.
— Затем осведомитесь об одном молодом человеке, приехавшем вчера утром в Париж: его зовут граф Гастон де Леран.
— Гастон де Леран, очень хорошо.
— Он ранен.
— Вероятно, опасно? Бедный молодой человек!
— Я с ним не знакома; но это ничего не значит. Вы попросите провести вас к нему и передадите ему следующие слова, которые прошу вас хорошенько запомнить.
— Ничего не забуду, графиня.
— Хорошо; вы ему скажете следующее: «Графиня дю Люк де Мовер просила меня передать вам поклон; она надеется, что ваша рана не имела серьезных последствий, что вы скоро будете в состоянии к ней прийти». Хорошо ли вы меня поняли?
— Как нельзя лучше, графиня.
— Очень рада, мэтр Грендорж, а теперь…
— Что теперь?
— Теперь убирайтесь отсюда.
— Бегу со всех ног, графиня! — вскричал пастор и, поклонившись, выбежал из комнаты.
Когда он ушел, Бланш бросилась в объятия графини и спрятала голову на ее груди.
— О, благодарю вас, графиня! — прошептала она. — Благодарю! Как вы добры!
— Дитя! — отвечала тронутая Жанна. — Разве я тоже не женщина, и разве у меня нет сердца?
ГЛАВА IV. Что думал граф Оливье дю Люк о епископе Люсонском
Мы сказали уже, что граф Оливье дю Люк и капитан Ватан оставили отца Грендоржа у решетки сада, а сами скрылись за густой зеленью грабовых аллей. Там они встретили Клер-де-Люня, который, завидев их, быстро пошел к ним навстречу; его лицо было бледно и расстроенно, а глаза с беспокойством озирались кругом.
Это не скрылось от внимания капитана.
— Что с вами, мой друг? Уж не встретили ли вы, чего доброго, мессира Дефонкти?
Клер-де-Люнь с минуту не решался отвечать; затем тщательно осмотрев окружавшие его кусты, очень тихо сказал:
— Вы ошиблись, капитан, со мной ничего не случилось; к тому же мне кажется, что тысячи ушей слушают нас в этом месте и что здесь опасно вести разговор.
— Какой же ты нынче стал осторожный, приятель! Уж не сам ли черт тебе привиделся?
— Если б только это! — воскликнул Клер-де-Люнь.
— Пожалуй, что-нибудь неприятное произошло с нашими товарищами? — спросил Оливье.
— Можете быть на этот счет совершенно спокойны, они в безопасности, и никто не заметил их бегства.
— Значит, все обстоит благополучно, — заключил капитан.
— Напротив, как нельзя хуже.
— Ну так что же случилось?
— Я не могу вам здесь это сказать.
— Да ведь нужно же нам знать, однако.
— Если вы мне позволите только, я посоветую вам, как поступить.
— Говори!
— Вы и граф отправляйтесь к воротам Сент-Оноре; недалеко от них вас будет ожидать с лошадьми Дубль-Эпе. Я же пойду туда отдельно; нас не должны видеть всех вместе.
— Когда нужно туда идти?
— Сию минуту. Я пойду известить о вашем приходе.
— Ступай!
Клер-де-Люнь поклонился и мигом исчез.
Когда он удалился, наши спутники пошли по главной аллее сада, затем повернули направо и, достигнув ворот Сент-Оноре, благополучно прошли их.
Скоро они заметили перед одним трактиром Макромбиша и Бонкорбо, которые стерегли четырех лошадей.
Граф и капитан сейчас же поняли, что Клер-де-Люнь именно в этом самом трактире и назначил им свидание.
Действительно, едва они ступили за порог, как увидели Клер-де-Люня и Дубль-Эпе, сидящих за столом в большой зале.
При их приближении Клер-де-Люнь встал и обратился к ним с самой утонченной вежливостью.
— Господа, — сказал он, — извините меня, что я просил вас прийти, но мой друг капитан Клерже, которого имею честь вам представить, не мог явиться в город по случаю своего скорого отъезда.
Граф и капитан едва узнали Дубль-Эпе, так он хорошо был загримирован и до такой степени офицерская форма изменяла его.
Капитан Ватан сразу понял, что Клер-де-Люнь играл комедию, чтоб сбить с толку трактирщика и его служителей, вертевшихся около.
— Мне едва удалось уговорить моего друга на это дело, — заметил Клер-де-Люнь. — Но так как представляется случай к такому выгодному предприятию, мы не будем жалеть, что пришли сюда.
— Прошу вас немного посидеть, господа, — обратился к ним Дубль-Эпе, — пока лошадям, которых вы хотите у меня купить, дают овса. Через минуту мы пойдем их пробовать; к тому же, как я слышал, вы оба знатоки лошадей, и вам понадобится очень немного времени, чтоб оценить их стоимость.
— Хорошо, мы согласны подождать, — отвечал граф.
— Мой друг, лейтенант Кокерель, вероятно, уже передал вам мои условия?
— Признаюсь, капитан, я и забыл совсем переговорить с ним об этом.
— В таком случае, если вы позволите, господа, я сам скажу вам свои условия.
