За это время он прочесал лес и равнину, исходил горы и долины. Все напрасно. В окрестностях озера Тиррелл друзей не было и в помине. Молодого человека приняли в австралийское племя благодаря Кайпуну, оказавшемуся помощником вождя, белый дикарь не нуждался ни в пище, ни в крове и разделял с туземцами растительный рацион. Нельзя, однако, сказать, что общение с австралийцами не принесло Фрике никакой пользы. Когда они пришли в селение аборигенов, Кайпун рассказал о себе совсем немного, но вполне достаточно для того, чтобы признать в нем бывшего французского моряка, к тому же соотечественника Пьера Легаля.
Радуясь как ребенок, показывающий новому другу игрушки, Кайпун сначала выложил две блестящие медные пуговицы, видимо срезанные с матросского бушлата, затем старый полинявший погон, мятый, весь в пятнах. Эти своеобразные реликвии хранились в мешочке из шкуры опоссума, причудливо украшенного шерстью летучей мыши, и Кайпун очень ими дорожил. Кроме того, Фрике заметил у него на руке едва различимую татуировку, сделанную, видимо, еще в детстве: якорь, под ним имя Ивон Кербехель, а еще ниже — 1860.
Фрике и на этот раз не ошибся. Предположения его подтвердились. Скорее всего человек этот, в прошлом юнга, потерпел кораблекрушение и был подобран туземцами. С тех пор он так и живет среди них, даже родной язык позабыл.
Такое и прежде случалось. Лет двенадцать назад среди австралийцев был найден французский моряк Нарцис Пелетье, тоже потерпевший крушение. Он совершенно забыл родной язык и уподобился своим новым друзьям-дикарям. Раненный во время стычки с матросами, пришедшими за водой к устью реки, он был доставлен на корабль и репатриирован. Со временем он снова стал цивилизованным человеком, выучил французский язык, был назначен сторожем маяка на нашем западном побережье. Целых восемнадцать лет провел он среди дикарей. Та же участь наверняка постигла и Кайпуна, охотника на кенгуру, Ивона Кербехеля, как его теперь называл Фрике.
Нет слов, чтобы описать привязанность Ивона к парижанину.
Он ходил следом за молодым человеком словно тень, стараясь, как мог, скрасить его пребывание среди дикарей.
Заточенный на два дождливых дня в вонючую хижину из коры, двух метров в диаметре, похожую на собачью конуру, где теснились три, а то и четыре человека, Фрике едва не задохнулся. Отвратительный запах гнили, смешанный с «козлиным ароматом», исходящим от дикарей, не смог вынести даже привыкший ко всему парижанин.
Пришлось Ивону построить ему хорошо проветриваемую хижину и повесить у входа шкуру кенгуру. В хижине не было ничего, кроме ложа из сухих листьев папоротника, покрытых шкурой опоссума, зато здесь не кусали паразиты и не было вони.
Фрике даром времени не терял, прилежно учил туземный язык и не упускал возможности поговорить по-французски с Кайпуном.
Кайпун, надо отдать ему должное, тоже проявлял прилежание и делал немалые успехи. Спустя три недели словарь его значительно пополнился, но он еще не мог построить фразы и смешивал французские слова с австралийскими.
Мало-помалу к нему возвращалась память, и Фрике чувствовал, что недалек тот день, когда он узнает всю историю Ивона, сможет увезти его в Европу и вернуть в цивилизованное общество.
Постоянно занятые добыванием пищи, этой извечной проблемой на бедной австралийской земле, Ивон и Фрике в то же время не прекращали поисков доктора, Андре, Пьера Легаля и Мажесте, совершая долгие и трудные походы к берегам озера Тиррелл. К счастью, местность была хорошо знакома Кайпуну, и искусный охотник постоянно заботился о пропитании.
Фрике сумел убедить своего нового друга в необходимости поисков этих благородных людей, и Ивон взялся за дело с присущей дикарям напористостью.
Молодому человеку очень хотелось узнать, за что Ивона собирались предать суду Линча, но все вопросы парижанина оставались без ответа. То ли Ивон не хотел об этом рассказывать, то ли ему пока не хватало знаний французского языка. Тем временем с одним из туземцев произошло несчастье, благоприятно сказавшееся на судьбе Фрике. Этот туземец полез на самую верхушку эвкалипта за вомбатом, свалился на землю и на месте скончался, сломав себе крестец.
Австралийцы считают смерть бесовским наваждением, а потому все члены племени громко рыдали, понося солнце, луну, эвкалипты, а главное колдуна, обернувшегося вомбатом, чтобы заманить охотника на дерево и потом сбросить вниз.
Вздумай европеец выть с такой силой, как это делают дикари, его голосовые связки просто не выдержали бы.
У австралийцев цвет траура — белый. Поэтому все мужчины выкрасили себя белой краской, изобразив на теле скелет, после чего занялись приготовлениями к обряду погребения.
Следует заметить, что вечно голодные аборигены в большинстве случаев поедают своих мертвецов. К счастью, на сей раз этого не случилось. Провизия была в изобилии, в озере ловили рыбу, и дикари ограничились тем, что содрали с покойника кожу. Пока колдун племени совершал этот страшный обряд, туземцы сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее приближались к мертвецу и в знак печали ударяли себя топором по голове. Только увидев потоки крови, Фрике поверил, что делают они это не для видимости.
Наконец страшный обряд закончился. Тогда колдун стал целовать истекавших кровью людей, замазал их раны глиной, после чего разрешил взглянуть на покойного.
Труп расчленили, кости и внутренности закопали в землю, а остальное — кожу, к которой еще прилегали уши, нос и волосы, а также руки, ноги и череп — подержали на солнце и потом положили в мешки. Эти мешки, несмотря на исходившее от них зловоние, жены умершего должны были носить с собой на протяжении шести месяцев.
Даже ночью нельзя было расстаться с мешком, его клали под голову, дабы память об умершем присутствовала всегда. А по вечерам несколько часов кряду плакали. После ста восьмидесяти дней столь мрачного траура кости и кожу оставляли либо в дупле, либо в отдаленной пещере.
То же самое происходило и в том случае, когда мать теряла ребенка. Она носила останки своего чада с собой до тех пор, пока он окончательно не разлагался. После этого женщина высушивала кости, прятала в мешок и клала под голову.
После окончания похоронной церемонии несчастные, искалеченные туземцы дружно запели песню ликования и стали плясать вокруг Фрике.
Парижанин не знал, что и думать, но Ивон постарался ему все объяснить, как умел, на своем странном языке.
Австралийцы считают, что все их покойники возрождаются в белых людях. И дикари верили, что Фрике принесет племени счастье.
Парижанин ждет друзей, и в одном из них, самом близком и дорогом, и возродится погибший охотник. При этих словах Фрике не мог скрыть своей радости.
