Николай попытался перехватить инициативу.
— Садись, садись, — стал он радушно приглашать неожиданного (точнее, ожидаемого, но не совсем так). — Сейчас пивка закажем!
И бросился к официантке.
— Это он, — уверенно подтвердила она. Ошибки не было.
— Пива принесите. И не мешайте нам. Понадобится помощь — я шепну.
И вернулся на место, где Слава уже гудел добродушно:
— Кенты! Надо бы за встречу по чуть-чуть. С этого пива только ссать электролитом будешь... Ты ведь Эдька, я не забыл? Тащи молока! Бабки есть.
И он вытащил небрежно пачку денег (никак не меньше тыщи, отметил про себя Фролов), и отстегнул купюру.
— Держи четверть. Ты помоложе.
— Да где же я сейчас возьму?
Пивной кайф слетел с Эдика. Он напрягся, побледнел и явно не представлял, как вести себя в создавшейся ситуации.
— Ну ты че, в натуре, — заговорил Николай вдруг на жаргоне, близком многим сидящим в этом прокуренном, пропахшем пивом и рыбой зале. — Подкатись к рэксу. Отоваришься за три секунды. А стоянка за углом, знаешь?
— Бу сделано. — Эдик с явным облегчением принял поручение. Малоприятная операция доставания водки в позднее время на этот раз освобождала его от еще менее приятного общения со Славой и позволяла ускользнуть хотя бы на время от событий, ничего хорошего не предвещавших. На Славу он поглядывал с затаенным страхом: он успел утвердиться за это время в мысли, что его случайный собутыльник и есть убийца Корзуна. Что же касается самого Славы, то он был настолько «хорош», что ему было плевать на то, кто и что сейчас о нем думает. Уже в дверях, бросив взгляд на оставляемую компанию, он отметил, что Слава и Николай углубились в самую задушевную беседу. Слов слышно не было, но Славино гуденье явно заглушало мягкий и вкрадчивый голос Николая, в основном поддакивающего своему новоявленному собеседнику.
* * *
Есть на земле немало профессий, обладатели которых почти никогда не отключаются от своих дел: они их занимают и во время отдыха, и во время личных занятий, словом, всегда...
Профессия следователя — одна из таких. Коль уж человек влез в расследование, оно ему не дает покоя ни днем, ни ночью. Рунге в версию «Подгорный — Незнакомец» и верил, и не верил. «Фифти-фифти», как модно стало выражаться. Хотя почему «фифти»? Может, и вообще нуль... Все может быть...
— Ладно, начальник. Твоя взяла...
Слава обхватил голову руками... Лицо его было помято, борода не выглядела окладистой — она торчала клочками.
О человеке, который сидел напротив него, Рунге знал уже достаточно много. Судим. Мелкая ходка — хулиганство. На среднем пальце руки соответствующая этой статье (206-й УК РСФСР) наколка. Но вот отпечатка ни этого, ни какого-либо другого пальца найти в квартире Корзуна не удалось. Будь такой отпечаток — и в деле можно было бы поставить точку. А сейчас что? Улик — ноль целых, ноль десятых...
— Откуда у вас столько денег с собой, Шульгин?
— Я же не спрашиваю, откуда у вас денег нету. Заработал.
Мог и заработать. Нынче деньги появляются в карманах людей вроде бы совсем из ничего. А Шульгин, как выяснилось, последнее время работает форматором в скульптурном цехе художественного фонда. Бывают такие заказы, что деньги хоть лопатой греби.
— Я же сказал. Твоя взяла. Бери штраф, сколько положено и сколько неположено. За трезвяк, за мордобой, за мат и оскорбление властей. Только выпустите. Тошно тут у вас, да и работать мне надо, бабки хорошие в руки плывут.
— Вот разберемся, определим, кто чего стоит и кто за что отвечать должен, и отпустим.
— Да мои грехи любой сержант отпустить может, а меня как гангстера какого за решетку под замок упрятали. На пятерку всех моих прегрешений всего.
— А может, и поболе. Давайте вместе посчитаем. Как говорят, на пальцах... — Рунге и в самом деле стал загибать пальцы.
— Вспомним вчерашний вечер. Спиртные напитки в пивбаре распивали — раз. Дебош устроили — два. Милиции сопротивлялись — три. На пятнадцать суток «заслуг» у вас набирается. А требуете выпустить.
— Да не сопротивлялся я! Это Колян все учудил. Сломался парень на глазах — за пять минут выехал. Все был нормальный и сразу пьяней самогона стал. Артист! А мне была охота по спине дубинкой заработать.
Рунге усмехнулся. Действительно, Фролов неплохой поставил спектакль. Притворился пьяным, помощники подыграли, а тут и спецфургон подоспел. Дилижанс, как его уважительно алкаши именуют. Запихнули в машину несколько человек, хотя нужен был только Шульгин. С возможным обоснованием пятнадцати суток. С таким расчетом, что вдруг за трое положенных по закону раскрутить его не удастся. Через семьдесят два часа либо предъяви обвинение, либо отпускай на все четыре... Шульгину впору идти прокурору жаловаться на незаконные действия милиции, но что делать — уж больно серьезное подозрение висит на Славе.
— Ладно, Шульгин, вы правы. Пусть вашим поведением занимается милиция. У меня к вам есть вопросы, ко вчерашнему вечеру не относящиеся. Причем, предупреждаю, что это вполне официальный допрос, так что все, что касается ложных показаний, попыток скрыть истину влечет за собой последствия, сами знаете какие.
Шульгин посерьезнел и насторожился.
После того, как была заполнена формулярная «шапка», Рунге перешел к интересующим его вопросам.
— Вы можете мне с определенной ясностью сказать, что вы делали восемнадцатого сентября после двадцати двух часов тридцати минут?
— Вот вопросик! — Шульгин даже изобразил нечто вроде смешка, хотя в глазах мелькнула тревога. — Я что, по-вашему, по хронометру живу? Все запоминаю и записываю? Но самое верное, пожалуй, если скажу, что спал. Время-то детское. Что я еще мог делать?
— Допустим. Тогда так: фамилия Корзун вам что-нибудь говорит?
Шульгин ответил легко, не задумываясь:
— Нет. Впервые слышу.
— А если подумать?
— Корзун... Корзун... Вообще-то что-то такое на задворках памяти маячит. Но какое мне до него дело? На брудершафт я с человеком под такой фамилией не пил, это точно.
— А без брудершафта?
— Да никак не пил. Что мне, кроме него, пить не с кем?
— Тогда давайте так. В указанный день и час вы намеревались пойти к Корзуну домой. Это может подтвердить свидетель.
— А за каким хреном я должен был к нему пойти? Да еще в такое позднее время. Он что, мне должен был?
— Выбирайте выражения. Зачем вы собирались — вам лучше знать. Но что намерение у вас такое было — установлено точно. Вы ведь даже адрес записали.
Рунге вынул из ящика стола записную книжку.
— Ваша?
— Ну моя.
— Эту запись вы делали? — Рунге поднес книжку к глазам Славы.
— Ну я.
— Я вам помогу вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Этот адрес вам продиктовал Подгорный Эдуард Михайлович. Все в тот же интересующий нас вечер.
