Раб Солимана
Странная встреча в садах Удшидши. — Раб и его господин. — Лживый Фераджи. — Самое быстроходное судно Танганайки. — Свадебные гости. — Добро пожаловать! — Мечтательница.
Солнце стояло уже очень высоко на небе; время близилось к полудню, когда Симба и Сузи появились на берегу залива.
Трудно себе представить удивление негров, когда они узнали, что весь груз судна они должны внести наверх, в тэмбе Мудимы.
— Неужели мы навсегда должны будем остаться здесь? — бормотали они. — Вот и судно пришло. Мы могли бы плыть дальше, продолжать свое путешествие, а господин наш задумал устроиться окончательно в этом проклятом закоулке! Так мы не уславливались!
— Я останусь здесь и построю свой собственный тэмбе здесь в долине, — заявил Симба своим людям, — а вы, ребята, кто хочет, может остаться со мной, а кто предпочитает вернуться на родину, тот может отплыть на этой самой ладье в Удшидши, но не ранее как завтра или послезавтра, когда все тюки и товары до последнего ящика будут снесены наверх, в крепость Мудимы, и сложены в его кладовых.
Негры начали охать и ахать, выражать свое неудовольствие, но в то же время принялись, хотя и очень медленно, разгружать судно. Только один Фераджи, который накануне первый выявлял недовольство, теперь молчал. Когда первое волнение в толпе его товарищей улеглось, он приблизился к Симбе и сказал:
— Когда мы пришли на берег по вашему приказанию, здесь пристала другая ладья одного арабского купца, по имени Солиман; ему необходимо было плыть дальше, потому что он скупает слоновую кость, а здесь ее не было. Он поручил мне сказать тебе, что низко кланяется славному и могучему Симбе!
— Солиман? — переспросил Сузи.
— Да, так его зовут! — удивленно ответил Фераджи.
— И он ничего более не приказал передать мне, кроме поклона?
— Ничего! — коротко ответил Фераджи.
— Ну и прекрасно! Иди и принимайся за свою работу! — сказал Симба.
Фераджи отошел и хотел было взвалить себе на плечи тюк, лежавший неподалеку от него, как вдруг услышал, что Сузи говорил своему господину.
— Солиман? Ну, да, именно так его и звали! Я чуть было не забыл этого имени. Когда я собирался уже отплыть из Удшидши и пробирался между одиноко разбросанными по берегу домишками к пристани, то заметил, что непривычного вида негр как будто догоняет меня. Я приостановился, и когда он нагнал меня, совершенно запыхавшись, то прежде чем выговорить хоть одно слово, он оглянулся с таким видом, как будто боялся, чтобы кто-нибудь не подслушал нас. Только убедившись, что кругом не было ни души, он шепотом спросил меня:
— Ты, Сузи, — тот Сузи, который теперь служит у белого Симбы?
— Да, это я! — сказал я.
— Ну, так скажи ему, — прошептал он, — что ты здесь видел Лео из страны Динка, что он три дня тому назад прибыл в Удшидши с работорговцем Солиманом. Скажи, что он — раб Солимана!
Он хотел сказать мне еще что-то, но в этот момент из-за угла одного из строений показался его господин, и он со всех ног бросился ему навстречу.
При этом он кинул на меня такой умоляющий взгляд, что я сейчас же понял, что он не желает, чтобы Солиман знал о нашем разговоре. Я так и сделал, и нарочно наклонился над каким-то цветком, как будто разглядывал его в то время, когда Солиман и его раб проходили мимо меня. Я ведь и сам был когда-то невольником и знаю, как не сладка такая участь. Мне от души было жаль этого бедного парня. Когда они прошли, и я пошел своей дорогой. Судно мое было уже готово к отплытию, мы подняли паруса и пустились в путь.
Сузи сообщил обо всем этом весьма равнодушно, все время следя за работой негров, и, едва докончив доклад, крикнул сердито:
— Что ж ты, Фераджи? Как это ты до сих пор все не можешь справиться с этим тюком! Ты уже второй раз роняешь его на землю, экий ты неуклюжий!
За все это время Сузи ни разу не взглянул на своего господина, иначе весь рассказ его был бы, вероятно, иным. Тогда он понял бы, что то, о чем он говорит, не пустая случайность, а важное событие, имеющее, по-видимому, громадное значение для Симбы.
Едва успел он произнести имя Лео, как Симба невольно сделал шаг назад; на лице его выразилось сперва недоумение, затем удивление и, наконец, чувство глубокого сожаления, почти скорби. Мало того, тяжелая слеза выкатилась из его глаз и медленно скатилась по щеке. Он молча опустил голову и прошептал чуть слышно: «Значит, Сансуси пала, Сансуси, моя гордость и моя надежда… бедный Лео, бедная Зюлейка!»
Когда же Сузи, наконец, взглянул на своего господина, то в лице его не оставалось и следа этой минутной скорби и печали. В глазах его светился гнев, он судорожно сжимал в руке ствол своего ружья и крикнул: — Фераджи! — таким громовым голосом, что негр невольно содрогнулся и в третий раз уронил свой тюк.
— Видел ли ты людей в ладье Солимана?
— Да, господин, — отвечал Фераджи.
— Что это были за люди?
— Солиман и с ним еще один молодой человек, которого он называл Османом, и десять человек вадшидши, — проворно отвечал негр.
— Ты верно знаешь, что все это были вадшидши? И что между ними не было никакого другого негра?
— Точно знаю, — отвечал спрошенный, — я готов поручиться своей головой, что все это были вашидши!
— Фераджи, быть может, прав, господин, — вмешался Сузи, — потому что я слышал, когда Солиман проходил мимо меня там, в саду, что он сказал: «Сегодня я с Османом уезжаю, а ты останешься здесь и будешь отвечать мне головой за то, чтобы я, вернувшись, нашел все в должном порядке!»
Симба, по-видимому, обдумывал что-то и затем продолжал допрашивать Фераджи:
— В каком направлении отплыл Солиман?
— В южном! — ответил Фераджи, не упускавший ни одного слова из того, что говорил Сузи.
— Не говорил ли он, когда думает вернуться?
С минуту Фераджи молчал; ему очень хорошо было известно, что еще в эту ночь он увидится здесь с Солиманом. С минуту он колебался, не зная, что сказать, но затем отвечал поспешно:
— Он говорил, что поедет далеко к югу, но что через три дня вернется и тогда надеется приветствовать Симбу, могучего и славного.
— Через три дня? Не раньше? — воскликнул Симба. — Скажи, Фераджи, как было оснащено его судно? Лучше, чем наша ладья?
Фераджи сразу понял, чего хотел Симба; ему хотелось нагнать Солимана. Но если только он направится к югу на своей ладье, то, наверно, должен будет встретить араба, который намеревался только изучить повнимательнее окрестности тэмбе Лугери, отстоявшее всего в нескольких часах пути отсюда, и, вероятно, расположился теперь где-нибудь на берегу до тех пор, пока он с наступлением ночи не появится опять в Лувулунгской бухте. Этого-то никак не хотел допустить Фераджи, а потому он воскликнул не без хвастовства:
