Он замолчал, словно собираясь с мыслями. Это само по себе было невероятно — молчащий Каминский…
— Мне поручено с вами говорить. Мне поручено вас предупредить о том, чтобы вы изменили свое поведение.
Я не спросил, кем поручено. Я понял, что он не ответит.
— Что значит, — спросил я, — изменить поведение?
— Не трогайте этих дел, мальчик. Не прикасайтесь. Я ведь вас действительно люблю. Не трогайте, и с вами ничего не случится. Поверьте, мне было трудно добиться гарантий вашей безопасности.
Когда мы вышли из клуба, серая вкрадчивая ночь обволакивала призмы и кубы зданий, округляя их грани, делая улицу похожей на лес.
— Вам ведь направо? — спросил Джим. — Жаль, что я не могу вас проводить. Сесиль не любит, когда я задерживаюсь.
Я свернул за угол, и тотчас навстречу — наискосок, благо вокруг никого — ринулся знакомый коричневый «Жижи», и ручища Хэйла поймала меня за рукав.
— Прыгай сюда, сиди и молчи.
Кар петлял из улицы в улицу, Арчи только по сторонам посматривал, рывками водя длинным подбородком. То ли он был загонщиком, то ли его загоняли.
— Ты меня лихо кинул на гвозди, седой. Но все-таки ты меня разок выручил. И ты не жаба. Слушай, как подъедем к эстакаде, ныряй к черту через борт и ползи в кусты. Не гляди никуда, ползи, не дыши, ползи. Уцелеешь — твое счастье.
— Арчи, я ведь не жаба — пусть как с тобой, так и со мной.
— Я жаба. Ты спрашивал, какие поручения. Такие. В сельвочку тебя, в ямку, и тю-тю. Я возил таких птенчиков. Мне ж опять обещали: в последний раз — и домой. Только не сошлось у них. Не получилось. Я подумал: а почему именно я тебя должен, как они говорят, обезвредить? Подумай и ты. Хотя некогда думать. Бывший футболист Хэйл, попавшийся на удочку писаки Симпсона, мстит ему, но сам падает под пулями доблестных бойцов гражданской обороны. Годится в газету? Оглянись.
Я оглянулся. Далеко позади двигался какой-то кар.
— Что будешь делать, Арчи?
— Не твоя забота. Глотни. И я глотну. Из одной фляги мы пили, малыш. Прыгай!
Он вытолкнул меня через борт, я упал, встал, побежал вниз, снова упал и пополз, наклоняя голову и прикрывая глаза, чтобы их не выхлестало упругими колючими побегами. Гул его машины утих, вскоре возник другой. Я перевернулся на спину.
Вкось от меня круто чернела спина эстакады. Хвостовые огни машины преследователей еще только ползли пологим подъемом, приближаясь к верхней точке, как вдруг там, наверху, послышался удар, треск, что-то плоское, овально-вытянутое взлетело в воздух, закувыркалось, рухнуло, и длинная голубая искра ушла в небо. Взрыв был отрывист, категоричен. «Жижи» гибнет сразу, превращаясь в слиток пластмассы, и водителям инвалидность не грозит. Это одно из достоинств новой марки электромобиля, о котором не пишут в рекламных проспектах.
Душа Юханссона, если она есть, отлетела в космический рейс без ракеты.
«Н. Элоиза, 18 июля 52 г.
Памятная запискаЯ, адвокат Мик Йошикава, составил настоящий документ на тот случай, если обстоятельства не позволят мне далее вести сознательную деятельность. Адресуя ее корреспонденту газеты «Старлетт» Роберту Симпсону, я почтительнейше прошу его воспользоваться данным документом в известных ему целях. Сожалея об отсутствии у меня литературного дарования, в высочайшей мере свойственного моему высокочтимому другу, я попытаюсь в меру моих слабых возможностей описать произошедшее со мной со всей доскональностью, заботясь при этом не о красоте слога, но о точности изложения.
16 июля после того, как судья Адамсон приняла прискорбное и, на мой взгляд, незаконное решение придать процессу закрытый характер, я имел свидание с моим подзащитным Толлером Таубе, каковое опишу.
— Уважаемый адвокат, — сказал Таубе, смотря на меня веселым взглядом, присущим этому сильному и не лишенному привлекательности, хотя глубоко порочному, человеку, — хочу быть откровенным. Я водил вас за нос. Сейчас у меня нет связей, меня караулят так, что не пикнешь, а дальше будет хуже, я уж знаю. Одна надежда на вас, станем же играть в открытую. Я действительно купил матч, но мое объяснение — собачья чушь. Футболом и тотализатором правит подпольная организация под названием «Синдикат», во главе ее шесть синдиков, я — шестой, младший. Все предсказанные результаты пропускаются через ЭВМ, и машина выдает нам вариант непредсказанный. Основываясь на нем, мы велим командам сыграть так, как нам надо. Наш результат мы вписываем в две-три карточки на подставных лиц и снимаем пенки. Заварушка вышла из-за меня. Синдикату было нужно, чтобы «Скорунда» обштопала «Валендию» — 5: 4. Но мой человек, имеющий доступ к ЭВМ, прокрутил прогноз с учетом и этого результата, и вышло, что при обратном исходе — 4: 5 — можно сорвать весь банк. Я не пошел ни к тренеру, ни к джокерам — дал арбитру в лапу, и точка. У меня нет времени оправдываться, да я и не считаю это нужным. Я люблю жизнь, я игрок. Рискнул, попался, это ясно — судья и прокурор на жалованье у Синдиката, сколько бы они мне ни впаяли, со мной будет то же, что с бедолагой Бронеком… Семь гульдов за маис, разрази меня гром, надо было десять дать, как пенсию вдове и с недотепой джокером. Проигравший платит, это закон, но пуля в лоб — дороговато, я еще поторгуюсь. Короче, предлагаю вам десять тысяч за то, что вы пойдете к одному человеку и скажете, что я попрошу. Я давно почуял, что у вас своя игра, вы зачем-то хотите взорвать нашу лавочку, но, ей-богу, не стоит. Вы же не верите в потустороннюю жизнь, она одна, а мы — пожилые циники, мы и свой геморрой любим, потому что он свой, а не дядин. Можете мне не отвечать, только слушайте — время свидания кончается. Вы пойдете на стадион «Валендия», там есть сувенирный киоск «Кикса». Киоскеру скажете, что шестой согласен отдать всю сумму. Ответ сообщите мне. Топайте и знайте — я силен, пока жив, но я и мертвый сильнее, чем вы живой.
Вечером того же дня я встретился с указанным лицом. Его внешность необычна и заслуживает описания. Он высок и сутул, потрепанная одежда выглядит так, точно он спит не раздеваясь, маленькая физиономия, похожая на печеное яблоко, не указывает ни на возраст, ни даже на пол. Крупные, оттянутые книзу глаза исполнены не человеческой, а, как писали в старинных книгах, сатанинской мудрости, для которой не существует ни нашей морали, ни нашего здравого смысла.
— Мой дорогой господин может называть меня Том, — произнес он тонким, отчетливым и несколько гнусавым голосом. — Мое настоящее имя обыкновенно. Я Том, а вы господин адвокат Йошикава, блистательно ведущий это забавное судебное дело. Мне кажется лишь, что судья поступила необдуманно, удалив из зала вместе с публикой представителей прессы. Они никому не опасны. Им только надо платить подороже.
