вот выйду на пенсию, буду отдыхать, телевизор смотреть, книжки читать. А оно как-то все не получается, разве что на телевизор все же время есть. Телевизор — это святое. Чтобы мы без него делали.
Александр Петрович подошел к остановке как раз вовремя, чтобы успеть на трамвай. Зайдя в салон трамвая, он примостился рядом с выходом, ехать было недолго, всего две остановки.
— Ну, что вы тут стали, — сказала девушка в норковом полушубке, обходя старика. — Неужели пройти дальше в салон нельзя? Блин.
— Выхожу скоро, — попытался улыбнуться Александр Петрович, чувствуя, как его охватывает неловкость. Авось, и правда, надо было дальше пройти по салону.
— Что у вас, мужчина? — спросила женщина-кондуктор, протискиваясь к старику.
— Пенсионное, — отозвался Александр Петрович.
— Показывать надо, — сказала женщина-кондуктор.
— Ну, что поделать. Надо, значит надо, — Александр Петрович полез во внутренний карман пальто за пенсионным удостоверением.
— Вот, — сказал он, доставая удостоверение.
Женщина-кондуктор бросила взгляд на удостоверение и двинулась дальше по салону.
— Что они все такие злые? — подумал Александр Петрович. — Лица кислые, словно щи объелись. — Что за люди у нас в Украине? Ни помощи, ни сострадания не дождешься, замкнутые, завистливые, жадные, все под себя, да под себя. Что ж вы не наедитесь-то никак? Все вам мало. До чего люблю Украину, и до чего не нравятся люди, которые здесь живут. Прав Костя, народ у нас такой. Что в лоб, что по лбу, а ему хоть бы хны.
— Подайте Христа ради, — донесся спереди тонюсенький голосок. — Кто сколько может.
Александр Петрович посмотрел вперед и увидел девушку-инвалида. Искривленное болезнью лицо, костыли под мышкой, одна нога короче другой. Александр Петрович содрогнулся.
— Что ж за жизнь у такого человека? — подумал Александр Петрович, доставая кошелек из внутреннего кармана пальто. — Если мы все жалуемся на то, что нас жизнь обидела, то, что же об этой бедняжке сказать? Она не обижена жизнью, она полностью ее лишена.
— Подайте, пожалуйста, Христа ради. Кто сколько может. Пусть Боженька вас благословит, — неслось по салону.
Александр Петрович посмотрел на пассажиров. Кто-то протягивал калеке мелочь, кто-то гривну, две. Но таких было мало. Большинство замкнулось внутри себя, отгородилось от проблем окружающего мира и погрузились, кто в чтение, кто в слушание музыки в наушниках, а кто просто пялился в окно, словно никогда прежде не видел этих серых, мертвых, уродливых коробок-домов. Изредка они все же удостаивали калеку взглядом, кто сострадающим, кто жалеющим, а кто безразличным.
— Что же это за люди такие?! — пронеслось в голове у старика. — Люди ли это вообще? Ни сострадания, ни помощи. Нация эгоистов. Зомби какие-то.
— Помогите дяденька, — калека остановилась возле Александра Петровича, в глазах блеснули слезы.
— Конечно помогу, дитя, — отозвался старик, открывая кошелек. Пальцы принялись перебирать купюры — гривна, пару двушек, три пятерки, две десятки, две двадцатки, один полтинник.
— Что же дать? — Александр Петрович задумался. — Две гривны? Может пять? Думаю, пятерки хватит… Но… но если я врачу на взятку пятьдесят гривен дал, то что ж я для этого ребенка жалею? Вот возьму и дам пятьдесят гривен. Стоп. Что ж это получается? За день сто гривен в минус. Нет, это не порядок. Я ж не денежный мешок, в конце концов. А я с чем останусь. Смотри какой, благотворительностью решил заняться. Тебе кто дал бы пятерку хотя бы. Надюша домой не пустит, если узнает. Дам ребенку пятерку. Этого будет достаточно. Я ж, правда, не бизнесмен какой, — Александр Петрович коснулся пальцами купюры в пять гривен, готовый вытащить ее из кошелька, но взглянув в глаза девушки-калеки, наполненные страданием, замер. Неловкость охватила его.
— Ты ж не прогулять деньги решил, — укорил он себя. — Это же доброе дело, помочь нуждающемуся человеку. Может, и тебе какая добрая душа поможет. Маловероятно, конечно, но мало ли что. Все мы под одним небом ходим и одним воздухом дышим. Никто не знает, что будет завтра.
Александр Петрович достал из кошелька полтинник и протянул калеке. Рука девушки задрожала, когда она протянула ее к старику. Девушка недоверчиво посмотрела на Александра Петровича, словно боялась, что он шутит.
— Бери, бери, — улыбнулся старик.
Калека взяла полтинник из рук Александра Петровича и сказала:
— Спасибо вам большое. Пусть Боженька вас благословит. Спасибо.
Трамвай остановился, и девушка вышла из салона, сжимая в руках пятьдесят гривен. Искривленное болезнью лицо светилось так, как будто в руках у калеки было не пятьдесят гривен, а тысяча.
Старик посмотрел по сторонам и увидел, что своим поступком привлек внимание зомболюдей. Александр Петрович улыбнулся, когда увидел, что большинство взглядов выражало недоумение и даже сомнения в его здравомыслии. Но то чувство, которое старик испытал, когда отдал деньги девушке-калеке, заставило его иначе посмотреть на ситуацию. Такого тепла в душе он давно не ощущал, если вообще когда-либо чувствовал что-либо подобное. Словно солнце взошло в груди. Впервые в жизни ему стало все равно, что подумают о нем люди. Да и люди ли это? Обличье человека, нутро волка.
— Хотя, — подумал старик, — животные и те добрее человека. Чего один Шарик то стоит.
Трамвай остановился и Александр Петрович вышел на свежий воздух.
— Как же здесь хорошо, — подумал старик, чувствуя, как мороз дергает за нос. — Да, это не металлическая коробка с зомболюдьми… Эх, узнает Надюша, что я занялся такой крупной благотворительностью, спустит с меня три шкуры. Зато, как же хорошо на сердце! Что же это за чувство такое чудесное?
Александр Петрович хмыкнул и двинулся по направлению к дому.
Всю следующую неделю Александр Петрович пробегал в поликлинику. Он уже и сам был не рад, что связался с врачами. А ведь он знал, что так и будет. Следующие два дня Александр Петрович посвятил анализам. Когда были готовы результаты, он снова посетил терапевта. Результаты анализов тому не понравились и он направил его сдавать дополнительные анализы. Но и те и его не удовлетворили, и он направил Александр Петрович с результатами анализов к гастроэнтерологу. И снова началось. Новые анализы, исследования. Александр Петрович нервничал, и это не могло не отразиться на его отношениях с домашними. Он начал сориться с женой, обвиняя ее в том, что заставила его связаться с врачами. Да и Сашке-младшему доставалось, когда он вставал на защиту матери. Шарик и тот, при виде Александр Петрович прятался под ближайшей кроватью или столом подальше от беды.
Потом беготня по врачам внезапно
