Лесной замок стоял в уединении несколько лет. Лишь изредка забредет в него умирающий от голода пастух или подойдут к его воротам несколько негритов и попросят чего-нибудь поесть, зная, что белые почти никогда не отказывают в подаянии. По временам, приблизительно раз в полгода, в ворота дома въезжала фура и быстро возвращалась обратно, сдав свой таинственный груз.
Но вдруг диггеры открыли богатый прииск, тот самый, где отличился Фрикэ, спасая Жана. Вся окрестность оживилась, и таинственный дом открыл для посетителей свои мрачные ворота. Он получил пышное название гостиницы-ресторана, сохранив, однако, зловещий вид подозрительного притона.
Но золотопромышленники не обращали внимания на наружность. Вино в гостинице подавалось превосходное, пища сытная, а хозяин, умевший замечательно готовить крепкие приправы, столь милые англо-саксонскому желудку, брал очень умеренную плату. Кто он был и откуда — никто не знал. Его называли ландлордом, и он охотно отзывался на это прозвище, донельзя лестное для его самолюбия.
О себе он ничего не рассказывал. Внешность его была далеко не привлекательной. Ростом он был пяти футов и десяти дюймов, сложен как атлет и в обращении пренебрегал самыми основными правилами вежливости. Его широкий рот, усаженный зубами, которым позавидовал бы любой волк, открывался лишь для того, чтобы отказать в кредите тому из потребителей, у кого потребности желудка оказывались несоразмерными с платежеспособностью кошелька. Если такой потребитель надоедал ему своими приставаниями, ландлорд угощал его ударом кулака. Если же побитый забывался до такой степени, что давал сдачи, ландлорд сурово вынимал из-за пояса огромный английский револьвер-«бульдог». Раздавался выстрел, прибегала прислуга и уносила труп, который тут же выбрасывался в озеро на съедение многочисленным рыбам.
Впрочем, такая трагическая развязка случалась редко. Ландлорда и его привычки знали все и волей-неволей мирились с этим. Зато, в свою очередь, он был в высшей степени молчалив и никогда не вмешивался в дела своих клиентов. Когда требовалось уладить ссору между двумя друзьями, стоило только сделать ему знак, подмигнуть, и он сейчас же обращался к остальным посетителям с просьбой удалиться в другой конец зала. Между ними и дуэлистами протягивалась веревка, и дуэль начиналась. Обычно она оканчивалась смертью, но зрителей это нисколько не смущало. Они, по большей части, сами были народ привычный, чтобы не сказать отпетый.
Ландлорд считался богачом, и, вероятно, это было справедливо, но ни один смельчак не решался покуситься на его деньги. Охотников чужого добра удерживал страх перед законом Линча, с которым шутить опасно, и, кроме того, никто не знал, куда прячет ландлорд свои сбережения. По крайней мере, самые ловкие пролазы, стараясь выяснить это, постоянно оставались ни с чем.
Втихомолку поговаривали, что дом ландлорда стоит на месте старых шахт, вырытых еще обанкротившимся обществом. Эти шахты вели в нескончаемые подземные галереи, многие из которых проходили даже под озером, а так как расположение этих галерей никому не было известно, то даже самые смелые головорезы не отваживались спускаться в этот таинственный лабиринт. Ландлорд только посмеивался, слушая эти «бабьи толки», и преспокойно занимался своим делом.
Дня за два или три до той оргии в мрачном доме, о которой мы упомянули в начале главы, мимо жилища ландлорда проходило человек двадцать свагменов — ирландцев, немцев и англичан. Свагменами называют поденщиков, переходящих с места на место с узлом (swag) за спиной. В этом узле находится обычно разная мелочь и запасная пара сапог.
Свагмены представляли собой жалкую толпу оборванцев, изможденных трудом и лишениями. Они шли молча и уныло, по-видимому, не собираясь завернуть к ландлорду.
Но он сейчас же почуял наживу. Не всегда внешность свагменов соответствует действительности. Иногда их нищенский вид скрывает большой заработок, полученный на прииске, или за стрижку овец, или выпас скота.
Всякому кабатчику хорошо известна жизнь людей этого рода. Он знает, что эта жизнь очень похожа на житье матросов, которые во время плавания вынуждены воздерживаться от многого, а ступив на землю, жадно набрасываются на удовольствия. Свагмены во время работы ведут жизнь, пожалуй, еще более скучную и воздержанную, но уж зато, когда дорвутся до возможности тряхнуть заработанными деньгами, не знают удержу и предаются наслаждениям в чисто эпических размерах.
Отработав, они собираются в толпы и направляются в ближайший город, где можно развернуться. Уединенных гостиниц, стоящих на дороге, они не уважают. Свагмены считают унизительным пропивать в них деньги и никогда там не засиживаются, а только заходят перекусить. Они жаждут более широкой арены для подвигов, после которых обычно возвращаются опять к прежней трудовой жизни, полной лишений.
Ландлорд, видя, какие они пыльные и потные, притворился, будто принимает их за нищих, и предложил даром по чашке чаю.
Это предложение вызвало целую бурю ругательств.
— Чаю! А! Нашел, что предложить, чертов сын! Какая невидаль, чаю! Разве мало мы его выпили на работе? Мало разве полоскали себе желудки этой бурдой? Тогда приходилось покоряться, а теперь мы богачи. Теперь только пить да гулять. Чаю! Очень он нам нужен! Водки давай, вот чего! И не даром, мы заплатим чистыми денежками. Да. Знай наших.
Хитрость трактирщика удалась. Он знал, что у свагменов наверняка есть золото и решил переложить это золото в свой карман. Так оно и вышло. «Теперь это вопрос двух-трех дней», — думал он, потирая руки от удовольствия.
Свагмены уселись под деревом у стола, на котором не замедлила появиться водка. Они еще не решались войти в зал, откуда так и несло одуряющим запахом винных паров. Трактирщик не стал их приглашать, зная, что они и сами не устоят перед искушением.
Он предлагал чаю, а ему поднесли стаканчик водки, которую вся компания объявила превосходной.
Но что такое две бутылки на двадцать человек? Это все равно, что капля воды в безводной пустыне или одно яйцо на целый полк. Глаза у всех разгорелись, языки жадно облизывали губы.
— А водка хороша. Что вы скажете, Овен? Как вы полагаете, Миллер?
Известно, что все немцы — Миллеры, а все ирландцы — Овены.
— Водка… ничего, забористая, — отвечал англичанин Дик.
— Водка очень хороша, хозяин. Почем она у вас? — спросил ландлорда хор жадных голосов.
— Я не продаю, а подаю ее, — с достоинством ответил хозяин.
— Черт вас дери с вашим великодушием. Нам не нужно милостыни, мы не нищие. У нас в кошельках деньги-то есть. Знайте, что мы идем в Сван-Гилль, где будет опорожнено много бутылей и разбито много стаканов. Мы, если запьем, так уж пьем без конца.
