Я бессильно опустился на стул. Немного оправившись, стал подхлестывать отшибленные в подвале клетки мозга и вновь кое–как соображать. После побоев и холода, бессонницы и голода никак не мог заставить свой мозг активно работать. Медленно, с трудом вспоминал те немногие факты, которые хранились где–то в глубине памяти. Впрочем, важно не то, как я их вспоминал, а та картина, которая из них сложилась. Два и два всегда давали в сумме четыре. Я тяжело поднялся на ноги и сказал Шефу:
— Обычно утверждают о вас, сэр, что вы говорите большую правду, чем сами знаете.
— Вам плохо, Кэвел? — с беспокойством спросил он.
— Я распадаюсь на части. Но голова моя, как ей и положено, работает нормально. Скоро все выяснится. — Взяв фонарик, я повернулся и вышел из комнаты. Поколебавшись, Шеф и Харденджер последовали за мной. Уверен, что у меня за спиной они обменивались многозначительными взглядами относительно моей вменяемости, но мне было все равно.
Все еще шел дождь. Я был уже почти у сарая и гаража, хотя не там следовало искать. Где–нибудь в кустах, мелькнула мысль. Но я вдруг вернулся в дом. Там из холла повернул на кухню и направился было к двери черного хода, когда заметил лестницу, ведущую в подвал. Припомнил, что сержант Карлисль упоминал сегодня о нем, когда его люди производили обыск.
Спустился вниз, открыл подвальную дверь и, нащупав выключатель, включил свет. Потом посторонился, пропуская Шефа и Харденджера.
— Вы точно сказали, сэр, — пробормотал я, — Макдональд нас больше не будет беспокоить. — Но сказал это преждевременно.
Макдональд собирался еще беспокоить полицейского доктора, паталогоанатома, гробовщика и вынужденного перерезать веревку человека, веревку, прикрепленную к тяжелому кольцу наверху люка, на котором он висел, доставая почти до пола ногами. Рядом валялся опрокинутый стул.
Повешенный напоминал привидение из кошмаров — вылезшие из орбит глаза, багрово–синее лицо, вспухший прикушенный язык, торчащий между почерневшими губами, смертный оскал рта.
— О, мой бог… — прошептал Шеф. — Макдональд. — Всмотрелся в висевшего и сказал:
— Он, наверное, почувствовал, что его время кончилось.
— Кто–то решил за него, что его время кончилось, — возразил я, отрицательно покачав головой.
— Кто–то еще… — Харденджер осматривал труп с бесстрастным лицом. Его руки свободны. Так же, как и ноги. Он был в сознании. Стул принесен из кухни. И все же вы утверждаете…
— Он был повешен. Посмотрите на разбросанный уголь, и на следы угля рядом со стулом, и на разворошенную ногами по всему полу кучу угля.
Взгляните на кровавые ссадины его пальцев и ладоней.
— Он мог раздумать в последнюю минуту, — проворчал Харденджер. — Это часто случается. Едва начнут задыхаться. Возможно, он хватался за веревку и подтягивался, пока достало сил и они не изменили ему. Этим можно объяснить ссадины на ладонях.
— А следы на его руках от веревки или от проволоки, которыми он был связан? Его привели сюда, заставили лечь на пол. Возможно, с завязанными глазами, не знаю. Возможно. Повесивший его продернул веревку в кольцо, затянул петлю вокруг шеи Макдональда и стал поднимать раньше, чем тот задергался. Посмотрите на разбросанный уголь. Макдональд отчаянно пытался встать на ноги, а петля на его шее все затягивалась.
С завязанными за спиной руками он поднялся с помощью своего убийцы, но это только отсрочило его смерть на несколько секунд — веревку продолжали тянуть. Разве вы не видите, Макдональд порвал кожу на пальцах, пытаясь освободиться?
Мало–помалу он оказался на носках, но человек не может вечно стоять на пальцах. Он умер. Тогда убийца принес стул и помог Макдональду оторваться от пола: Макдональд ведь грузный. Его приподняли, разрезали путы на руках и ногах и выбили стул, чтобы изобразить самоубийство. Это сделал наш старый приятель, любой ценой стремящийся выиграть время. Если бы он смог нас уверить, что Макдональд кончил жизнь самоубийством, чувствуя, что круг замкнулся, тогда он считал бы, что мы поверили в версию о шпионаже и что Макдональд главный в этом деле. Но сделавший все это не совсем уверен.
— Это только догадки, — сказал Харденджер.
— Нет, не догадки. Разве можно поверить, что Макдональд, не только храбрый офицер, сражавшийся в танковом батальоне шесть лет, но также хладнокровный агент, совершит самоубийство, когда вокруг него станет замыкаться круг? Чтобы Макдональд уступил или сдался? Макдональд в любом случае получил по заслугам. Но на самом деле его убили не только с тем, чтобы наш неведомый приятель еще более рассеял наши подозрения и выиграл время. Он должен быть убит. А наш приятель рассчитывал представить это самоубийством и еще более выиграть время, надеялся нас подольше задержать.
Это только мои догадки, Харденджер, и более ничего.
— Макдональду пришлось умереть. — Харденджер изучающе глядел на меня при общем молчании и затем внезапно сказал:
— Кажется, вы очень во все это верите.
— Уверен. Знаю.
Я схватил угольную лопату и стал разгребать угольную кучу у дальней стены подвала. Угля, насыпанного почти до потолка, было около двух тонн. В моем скверном состоянии пришлось сжать зубы и работать молча, чтобы не застонать. С каждым взмахом я отбрасывал кусочки угля лопатой, а они сыпались сверху и катились по полу.
— Что вы собираетесь обнаружить под этой кучей? — с мрачной иронией спросил Харденджер. — Еще один труп?
— Совершенно верно, собираюсь обнаружить еще один труп. Рассчитываю откопать покойную миссис Тургин. Она предупредила Макдональда и не побеспокоилась приготовить ему обед, поскольку знала, что Макдональд не останется обедать. Что известно Макдональду, известно и ей. Она была его соучастницей. Неразумно заставить молчать Макдональда, если миссис Турпин останется жива и будет квакать. Поэтому о ней тоже позаботились и заткнули рот.
Но, оказалось, о ней позаботились в другом месте, не в подвале. Мы поднялись наверх, и, пока Шеф долго говорил по телефону, установленному в полицейской машине, следовавшей за нами из Альфингема, Харденджер, я и двое полицейских водителей с помощью пары фонарей стали обследовать нижний этаж. Эта работа была нелегкой. Наш хороший доктор неплохо устроился с меблировкой дома и создал себе спокойную обстановку. Его парк во многом способствовал этому. Он простирался более чем на четыре акра. Большую часть парка окружала живая изгородь из буковых деревьев, которая остановила бы даже танк.
Было темно, холодно, безветренно, но шел дождь, вернее сильный ливень, обрушивающий потоки воды на промокшую землю. Подходящая обстановка для поисков трупа, подумалось мне. Да еще на четырех акрах. Да еще в темную ненастную ночь.
