Ознакомительная версия.
4
Мое первое утро на новом месте службы оказалось не по-осеннему теплым.
Словно не происходило тут, в этих краях, залитых мирным сентябрьским солнцем, ничего из того, о чем вчера до поздней ночи рассказывал Калязин. Ночевал я здесь, в милицейской управе, в кабинете начальника милиции, на узком кожаном диване с высокой прямоугольной спинкой. Калязин обещал, что на протяжении суток поставит меня на квартиру, но я не слишком переживал по этому поводу: вещей — чемодан и фронтовой «сидор», никто нигде не ждет, а крышу над головой служивый человек всегда себе найдет.
Полковник уже поджидал меня возле «виллиса». За рулем сидел паренек в солдатской гимнастерке, который, увидев меня, выпрыгнул из машины, стал смирно и козырнул. Я ответил, бросив руку к фуражке, а сам ощутил неудержимое желание сесть на его место — так соскучился по рулю. Калязин курил возле машины; он пожал мне руку и спросил по-деловому, словно не было вчера никаких откровенных разговоров:
— Нормально спал?
— Даже выспался, товарищ полковник.
— Это хорошо. Не надейся, что дальше сможешь высыпаться. — Он улыбнулся краем рта, взглянул на часы: — Ну, и где этот ПОЦ, мать его за ногу?
— Какой поц? — Я не понял, кого это полковник Калязин, отнюдь не одессит,[3]так обзывает. — Почему поц?
Калязин удивленно уставился на меня, быстро все понял и рассмеялся.
— Во как! Ты смотри, а мне и в голову не приходили такие аналогии. Тут местные бюрократы придумали такое сокращенное название начальству из области — представитель областного центра, он же — ПОЦ. И я тебе скажу: этот Сичевский — действительно поц редкостный. Но без него нельзя, потому что листовка — как-никак политическая диверсия, вот и присылают человека из обкома.
Представитель областного центра Казимир Сичевский, толстый лысый коротышка в очках, который в придачу к этому еще и картавил и потел, все же явился через пятнадцать минут, по очереди ткнув каждому, кроме солдата за рулем, мягкую пухлую руку, пересел в машину Калязина, и мы наконец тронулись. Сначала начальство о чем-то вяло переговаривалось, но скоро Сичевский с Калязиным по взаимному и, наверное, давнему согласию решили — формальности улажены и дальше без особой нужды говорить им не о чем. Так молча добрались до Журавки, где уже ждали председатель сельсовета, парторг, еще несколько человек, видимо, тоже представители местного начальства, и милиционеры в форме. Еще возле входа в сельсовет, во дворе, мой взгляд зацепился за два немецких трофейных мотоцикла с колясками — настоящие БМВ. Зная, что участковым на местах теперь выдают немецкие трофеи, чтобы они могли передвигаться от села к селу, я определил для себя коллег как сельских участковых и искренне пожалел, что я не на их месте: кому-кому, а мне Калязин уж точно выцарапал бы такого железного коня.
О чем тогда говорили — уже не вспомню, но те разговоры неважны для моей истории, поскольку никоим образом на нее не повлияли. Упомянуть стоит только о том, что там я познакомился с младшим лейтенантом Василием Задурой — участковым уполномоченным из Ямок, соседнего села, которое входило в журавский совет и, соответственно, тоже находилось в сфере наших интересов.
Задура сразу мне понравился, к тому же оказалось, мы воевали почти рядом; слово за слово — договорились вечером хорошо посидеть у него дома. Правда, тут не к месту вмешался Сичевский. Чем лишний раз подтвердил, что он не только казенная персона, представитель областного центра, но и все же настоящий поц: раскричался при всех — мол, милиционеры постоянно пьяные, не контролируют ситуацию на местах, поэтому и появляются листовки преступного националистического содержания.
И тут участковый Вася Задура моментально доказал, что я в нем и его человеческих качествах не ошибся. Не ожидая, пока начальник милиции отреагирует на эту тираду, даже как-то подсознательно понимая, что Калязин не очень-то и хочет демонстрировать правильную с точки зрения обкома партии реакцию, он дослушал жирного Сичевского до конца, а потом спокойно, глядя даже не на него, а куда-то ему через плечо, за окно, произнес, хотя и довольно громко:
— Заткнул бы ты пасть, крыса тыловая.
Так и сказал. Как пощечину отвесил по пухлой щеке, звонкую и жгучую. Причем не в морду засандалил — именно пощечину, и даже не ладонью, а такой, знаете, тонкой лайковой перчаткой, как у царских офицеров, — в кино я видел. Сичевский вздрогнул, потом вскинулся, подскочил, как петух, что сдуру запрыгнул на раскаленную плиту, вытянул, как мог, короткую шею, закрутил ею, ища свидетелей недостойного поступка милиционера и поддержки. Но, видно, не очень тут любят или всех представителей областных центров, или именно этого толстяка, потому что присутствующие все разом отвернулись, вдруг переключив внимание на какие-то свои, без сомнения, срочные дела.
— Вы что себе позволяете! — тем не менее взвизгнул Сичевский и сразу же повернулся всей жирной тушей к Калязину: — Товарищ Калязин, как ведут себя ваши подчиненные?!
— Мои подчиненные, товарищ Сичевский, бандитов ловят, — холодно ответил начальник милиции. — И дело свое, между прочим, хорошо знают.
— А разве вы не слышали? Не делайте вида, что ничего не случилось, товарищ Калязин! Имейте в виду — я подам рапорт, и о вашей преступной бездеятельности и потакании антисоветским выходкам тоже!
— Вот это не пройдет! — Калязин продолжал вести себя довольно сдержанно. — У советской власти тут враг один — украинские буржуазные националисты. С которыми ведется активная борьба. Вы меня, русака, на котором пробу ставить негде, хотите записать в бандеровцы?
— Участковый уполномоченный назвал меня… Вы сами слышали, как назвал, — гнул свое Сичевский.
— А вы что, служили на фронте, товарищ представитель областного центра? — надвинулся на него Калязин, и мне показалось — Сичевский стал как-то меньше ростом, даже сдулся немного под взглядом полковника. — Можете писать докладные, бумага у нас и не такое терпела. А я напишу, что вы своими непрофессиональными действиями препятствовали борьбе советских милиционеров с украинскими буржуазными националистами. Так что, поборемся, чья бумажка сильнее?
Не дожидаясь ответа, Калязин жестом велел Задуре идти за ним и оставил кабинет председателя. И я пошел за ними — все равно мне здесь нечего было делать.
На улице полковник достал из кармана галифе пачку «Казбека», дал нам закурить, затянулся сам, а потом сказал, глядя, так же, как и участковый Задура, куда-то мимо остальных.
— Я тебя понимаю, Вася. Только сука он. Я про Сичевского. Теперь будь готов, что станешь у него рано или поздно пособником бандеровцев и личным другом чуть ли не самого Остапа… Ты же местный, правильно?
Ознакомительная версия.
