— Я не знаю. Он ударил меня, и я обезумел. Я видел, как это случалось с обезьянами моего племени. Мне не пришлось рассказать вам до сих пор своей истории, Ольга! Было бы лучше, если бы вы знали ее. Может, тогда не произошло бы того, что случилось сегодня… Я никогда не видел своего отца. Матерью я считал дикую обезьяну… До пятнадцати лет я не видел ни одного человеческого существа. Мне было двадцать, когда я впервые увидел белого Немногим больше года тому назад я был голым, хищным животным в непроходимых джунглях Африки. Не судите меня чересчур строго. Два года — слишком короткий срок для того, чтобы дать дикому человеку то воспитание, которое получила белая раса за много веков.
— Я вас не осуждаю, Жан! — сказала Ольга. — Во всем виновата я одна. А теперь уходите: он не должен увидеть вас здесь, когда придет в сознание. Прощайте.
Печальный, опустив голову на грудь, уходил Тарзан из дома графа де Куд.
Когда он очутился на улице, его рассеянные мысли приняли определенное решение, которое оказалось в том, что двадцать минут спустя Тарзан вошел в здание полицейского управления. На его счастье, он встретил агента, знакомого по стычке на улице Моль, который искренне обрадовался человеку-обезьяне и готов был помочь. Тарзан спросил агента, слыхал ли он когда-нибудь про Николая Рокова и Алексея Павловича.
— Как же, как же… Оба они зарегистрированы у нас, и, хотя против них нет в нестояще время никакого обвинения, мы все же стараемся не упускать их из виду. Это — обычная мера предосторожности, применяемая ко всем известным нам уголовным преступникам. Но зачем вы спрашиваете о них?
— Мне нужно видеть господина Рокова по маленькому делу. Если вы сообщите его адрес, буду зам премного благодарен.
Через несколько минут Тарзан вышел из полицейского управления с клочком бумаги, на котором была указана улица в одном из сомнительных кварталов Парижа. Молодой человек быстро направился к ближайшей стоянке таксомоторов.
Роков и Павлович были дома и обсуждали возможные варианты событий, происшедших в этот вечер. По телефону они вызвали на квартиру представителей утренних газет, чтобы им первым сообщить сведения о скандале, который на следующий день взбудоражит весь Париж.
Тяжелые шаги послышались на лестнице.
— Однако эти журналисты — проворный народ! Не заставляют себя долго ждать, — сказал Роков.
Улыбка приветствия мгновенно слетела с его лица, когда он увидел суровые серью глаза непрошеного гостя.
— Тысяча дьяволов! — воскликнул он, быстро вскакивая. — Что вам здесь нужно?..
— Сядьте, — сказал Тарзан шепотом.
Приятели не расслышали, но тем не менее, испугавшись его тона, опустились на свои места.
— Вы знаете, зачем я сюда пришел, — продолжал Тарзан тем же зловещим голосом. — Я должен был бы убить вас, но не сделаю этого только потому, что вы — брат Ольги де Куд. Павлович не стоит того, чтобы о нем говорили. Это — глупое и ничтожное существо. Оставляя на этот раз вас, Роков, в живых, до поры до времени пощажу вашего сообщника. Но прежде чем я уйду отсюда, вы исполните два моих требования. Первое — написать полное и откровенное признание в учиненном вами заговоре и подтвердить его своими подписями. Второе — под страхом смерти воздержаться от оглашения событий сегодняшнего вечера в газетах. Если не исполните хотя бы одного из этих требований, будете лежать мертвыми прежде, чем я уйду из этой комнаты. Поняли меня?
Не ожидая ответа, он добавил:
— Торопитесь. Вот вам чернила, перо и бумага.
Роков принял воинственную позу, пытаясь показать своей бравадой, что не боится угроз Тарзана. Через мгновение он почувствовал у себя на горле стальные пальцы человека-обезьяны. Улучив момент, Павлович попытался пробраться к двери, но Тарзан, не выпуская Рокова, поймал беглеца одной рукой и швырнул его в угол комнаты. Когда лицо Рокова посинело, Тарзан разжал пальцы и бросил жертву в кресло.
Насилу откашлявшись и восстановив дыхание, Роков застыл в кресле, исподлобья глядя на человека, стоявшего перед ним. Павлович тоже пришел в себя и проковылял, по приказанию Тарзана, к своему стулу.
— Теперь пишите! — сказал человек-обезьяна. — Если вы снова выведете меня из себя, я не буду так мягок, как до сих пор.
Роков взял перо и начал писать.
— Помните, что вы не должны упустить ни одной подробности, ни одного имени, — предостерег его Тарзан.
Вскоре послышался стук в дверь.
— Войдите! — сказал Тарзан.
Вошел бойкий молодой человек.
— Я слышал, что мосье Роков желает сообщить мне любопытный материал для газеты, — сказал он.
— Вы ошибаетесь, сударь! — ответил Тарзан. — Неправда ли, дорогой Николай, ведь у вас нет никакого материала для газеты?
Роков, склоненный над бумагой, на мгновение поднял лицо, искривленное мрачной гримасой, и проворчал:
— Да, у меня нет никакого материала для газеты — пока…
— И никогда не будет, мой дорогой Николай? — резко оборвал его Тарзан.
Репортер не заметил зловещего блеска, вспыхнувшего в глазах Тарзана, но Роков мгновенно смирился.
— И никогда не будет, — покорно повторил он.
— Мне очень жаль, что вы понапрасну беспокоились, сударь. Спокойной ночи!
Сказав это, Тарзан выпроводил бойкого молодого человека за порог и закрыл перед его носом дверь.
Час спустя Тарзан вышел из комнаты Рокова, унося в кармане объемистую рукопись.
— Если бы я был на вашем месте, — сказал он на прощание Рокову, — то немедленно покинул бы Францию. Рано или поздно, как только мне представится возможность покончить с вами, не компрометируя при этом вашу сестру, я непременно воспользуюсь случаем.
Вернувшись домой, Тарзан нашел своего друга д’Арно спящим. Тарзан не захотел его тревожить и только на следующее утро передал во всех подробностях происшествия минувшего вечера.
— Как глупо я себя вел! — заключил он рассказ. — Де Куд и его жена были моими лучшими друзьями. Чем я заплатил им за сердечное отношение ко мне? Я едва не задушил графа, опорочил доброе имя его жены. Боюсь, что я навсегда расстроил их семейное счастье.
— Вы любите Ольгу де Куд? — спросил д’Арно.
— Если бы я имел малейшее основание предполагать, что она меня любит, я не ответил бы вам на этот вопрос. Но, не боясь оскорбить ее чувство, могу решительно сказать, что не люблю ее и она меня не любит. Мы оба были жертвами минутного безумия, которое прошло бы так же внезапно, как появилось, если бы де Куд не вернулся в это время домой. Как вам известно, я мало знал женщин. А Ольга де Куд так прекрасна! Ее красота, беззащитность, обращение ко мне за помощью, — и при этом слабое освещение комнаты и другие соблазняющие обстоятельства вечера оказались сильнее меня. Может быть, другой, более культурный человек, преодолел бы свой порыв в такую минуту, но ведь ты знаешь, что культура коснулась только моего платья…
