Тягач съехал с дороги на луг. Неожиданно раздался непривычный звук: лопнул буксирный канат. «Ситроен» остановился, а тягач с пушкой все катил и катил дальше, пока не исчез совсем.
Обер-ефрейтор Зеехазе вытащил из багажника свой рюкзак и, повесив автомат на шею, сказал:
— На машину надежды мало: пошли, пока не поздно.
Мюнхоф захлопнул крышку капота и, вытащив из планшета две ручные гранаты, ввинтил в них запалы.
— Эй, что ты надумал с ними делать?
— Целым им мой «ситроен» не достанется.
— Послушай-ка меня, парень. Никому твоя колымага не нужна, а если она кому и достанется, так какому-нибудь нормандцу.
— Ну и чудак же ты стал.
— Стал? Я им и был. В последующие годы нам придется платить большие репарации. К этому нужно постепенно привыкать уже сейчас.
Генгенбах шел первым.
— Слева должен быть какой-то населенный пункт.
— Мы пойдем прямо. Надеюсь, еще успеем проскочить, — заметил Линдеман.
— Проскочить?
— Боюсь, что мы попали в очередной котел.
— Я не думаю, чтобы нас успели обойти, — высказал свое мнение Клазен.
На северо-востоке мерцали артиллерийские вспышки. Земля слабо содрогалась.
В то время как оставшиеся части и соединения 1-й немецкой армии вышли в район Фонтенбло, достигнув тем самым границ парижского оборонительного района, и радовались, что им таки удалось вырваться из котла в Западной Франции, американские войска подошли к Монт-Гассикур-на-Сене, обозначив тем самым восточную границу нового района окружения.
20 августа англичане и канадцы еще пытались очистить фалезский мешок, а 2-я американская танковая дивизия по приказу генерала Брэдли двигалась из района Вернея в направлении Эльбефа, как раз вдоль фланга отходивших остатков 7-й немецкой армии. На северо-западе — море, на западе — наступающая 2-я английская армия, на юге и востоке — американцы, на севере — Сена; короче говоря, были все условия для нового окружения.
И тут налетели истребители и бомбардировщики, обстреливая немецкие войска из пулеметов и пушек. При форсировании Сены перед Руаном, главным городом департамента Приморская Сена, утонуло очень много гитлеровцев.
Форсирование Сены стоило немцам не меньше, чем прорыв из фалезского мешка. В общей сложности начиная с 6 июня помимо попавших в плен погибло ровно сорок тысяч человек, двадцать тысяч грузовых и легковых машин, сто тысяч лошадей, полторы тысячи орудий и несколько тысяч противотанковых пушек и зенитных орудий.
Одна инженерная рота, пользуясь благоприятной погодой, навела южнее Руана понтонный мост. Десятки офицеров, размахивая пистолетами, регулировали переправу, а сплошной поток войск все тек и тек. Но неожиданно появившиеся бомбардировщики противника разбомбили переправу.
А в это самое время войска Советской Армии освободили почти всю Румынию и всю Украину. Первые советские танки вышли на границу Восточной Пруссии.
Английский премьер Уинстон Черчилль позже записал в своем дневнике:
«В то время как немцы гибли тысячами… я приказал тщательно собирать все немецкое оружие, с тем чтобы его снова можно было раздать немецким солдатам, вместе с которыми мы будем сотрудничать, если русское наступление будет продолжаться и дальше».
Как видно, Черчилль понимал задачи, стоявшие перед антигитлеровской коалицией совсем не так, как их понимали русские.
Подполковнику фон Венглину сообщили из штаба армии, что ему присвоено воинское звание «полковник», а пока он временно должен исполнять обязанности командира дивизии — дивизии Круземарка. Венглин сразу же достал из своей шкатулки долгожданные золотые звездочки и прицепил себе на погоны. Звездочки ослепительно блестели, и он был очень доволен.
Новоиспеченный командир дивизии получил соединение, которое насчитывало ровно тринадцать тысяч солдат и офицеров. Шел восемьдесят первый день с начала вторжения противника во Францию.
Обсуждая создавшееся положение с руководящими офицерами СС, полковник высказал предположение относительно того, чтобы использовать своих людей как истребителей танков (благо фаустпатронов было достаточно), выдвинув их за боевые порядки «тигров» и самоходок. После полуночи Венглин лично выслал истребительно-противотанковые группы на наиболее танкоопасные направления. Он лично поставил задачу подпустить танки противника как можно ближе, а затем расстреливать их в упор и, если возможно, отсечь вражескую пехоту от танков и уничтожить.
Генгенбах со своими людьми получил приказ выдвинуться на позиции, которые прикрывали Руан с юга, где наступала 2-я американская танковая дивизия.
Где-то справа пушки извергали огонь и смерть. Мгновенно разгорелся бой, шум которого доносился из-за Руана.
— В этом городе кончила свою жизнь святая Жанна д’Арк, — проговорил Клазен, показывая на видневшийся вдали Руан. — Враг тогда был намного сильнее французов, и было бессмысленно жертвовать собой.
«Порой он размышляет вполне здраво, — подумал о Клазене Генгенбах, — но его выводы становятся все более эгоистичными и даже трусливыми. Поэтому в решающий момент на него никак нельзя положиться».
— Сейчас есть вещи более важные, чем сражающаяся святая дева. Рядом с нами находятся эсэсовские тузы. — Линдеман сплюнул.
Зеехазе, откусив кусок галеты, проговорил:
— Опять дивизия «Дас рейх». Неужели они здесь устроят скандал?
— После бури обычно наступает затишье, — сказал Клазен, словно утешая самого себя. — А может, ничего и не случится.
— Время у них будет, чтобы развлекать полицейскую команду, — задумчиво заметил Генгенбах.
— У душеприказчиков из дивизиона Альтдерфера, — хмуро уточнил Линдеман.
— Но ведь еще есть и свидетели, например гауптштурмфюрер, — тихо проговорил Мюнхоф.
— И часовой, у которого я отобрал оружие.
— Они и без Альтдерфера с нами справятся, так что отступать нам никак нельзя. — Эти слова Генгенбах постарался произнести так, чтобы они не прозвучали театрально.
— А последствия? — спросил Клазен.
— Все очень просто: пока здесь наведут порядок, мы уже будем далеко.
Линдеман лениво зевнул и сказал:
— С сегодняшнего дня фамилии Генгенбаха, Зеехазе и Линдемана должны исчезнуть из всех списков полка.
— Фамилии наши хоть где-то, но должны быть упомянуты: в списке убитых, раненых или пропавших без вести и так далее, — произнес Линдеман шутливо.
— Брось свои шуточки. Не фамилии наши должны исчезнуть, а мы сами, — строго сказал Генгенбах.
