Ему действительно было не по себе. Выбравшись из Вьетнама, Эдвин Гейтс надежно обосновался в разведке. Два года провел в роли помощника военно-морского атташе в американском посольстве в Голландии, работал в разведывательном управлении министерства обороны, сокращенно РУМО.
Военная разведка имела плохую репутацию в вашингтонском разведывательном сообществе, куда помимо ЦРУ и РУМО входили Агентство национальной безопасности, разведывательные службы родов войск, национальное разведывательное управление (его возглавлял помощник министра военно-воздушных сил, поскольку управление ведало спутниками-шпионами), Федеральное бюро расследований, группа исследований и наблюдений государственного департамента, управление разведывательной поддержки министерства финансов (экономическая разведка), одно из подразделений министерства энергетики, следящее за созданием атомного оружия за рубежом и за его испытаниями, управление по борьбе с распространением наркотиков, обладающее сетью агентов за рубежом.
РУМО коллеги именовали «загородным клубом», «домом для престарелых» и почему-то «командой таксистов». РУМО подчинялось двум хозяевам — комитету начальников штабов и Пентагону, которые были получателями ежедневной информационной сводки, менее интересной, чем сводка Центрального разведывательного управления.
По заведенной кем-то системе офицеры служили в РУМО два-три года, потом возвращались в свой род войск. Естественно, они больше думали о последующем назначении, чем о работе, старались избегать принятия серьезных решений, долговременных разведывательных операций. Другая слабость РУМО — армейский принцип «будет сделано». Офицеры разведки, получая приказание, боялись признать, что не в состоянии его выполнить; результаты были плачевными. Гейтс быстро понял, что работа в РУМО носит в основном бумажный характер: надо знать, какую бумагу задержать, на какую быстро отреагировать, уметь выяснить, что именно хочет генерал увидеть в докладе, который только что поручил составить.
Гейтс создал себе репутацию активного человека, он меньше других сидел на месте и был переведен в разведку ВМФ с повышением. Когда в Арлингтоне сформировали штаб секретной разведывательной службы армии — Пентагон хотел иметь свои, независимые от ЦРУ, подразделения оперативников, — подполковника Гейтса откомандировали туда в роли представителя управления военно-морской разведки. Учебные планы, составленные арлингтонским штабом, включали в себя не только обычные дисциплины: взрывное дело, приемы рукопашного боя, изучение всех видов стрелкового оружия, прыжки с парашютом. Особое внимание уделялось психологической подготовке.
По заказам секретной разведывательной службы в Калифорнийском университете полным ходом шли исследовательские работы в области генной инженерии. В штабе ходили слухи, что Пентагон требует от ученых «выведения» особой человеческой особи, стойкой к воздействию любых климатических факторов, химического и биологического оружия.
Одновременно находящаяся там же, в Калифорнии, в Сан-Диего, лаборатория нейропсихологии военно-морского флота получила дополнительные ассигнования для продолжения работы с преступниками, отбывающими наказание в военных тюрьмах. По просьбе Пентагона власти некоторых штатов передавали в распоряжение лаборатории убийц, приговоренных к смертной казни. Офицеры разведки отбирали молодых, физически развитых парней, они, ошалев от счастья, с готовностью соглашались на все, что им предлагали офицеры ВМС.
В лаборатории в Сан-Диего опытные психиатры искусно стимулировали в них преступные наклонности. Им показывали специально отснятые для них кровавые фильмы, заставляя вживаться в атмосферу насилия. Они должны были научиться убивать, не испытывая при этом никаких чувств, У специалистов сан-диегской лаборатории был большой опыт. Еще в начале семидесятых годов они отбирали людей с преступными наклонностями из числа подводников, десантников, готовили их и по заказу ЦРУ отправляли в распоряжение посольств — местные резидентуры использовали их в так называемых «операциях по ухудшению здоровья». Так в семидесятые годы аппарат ЦРУ именовал политические убийства.
Гейтс самолично извлек Микки Рицци из тюрьмы штата Вашингтон, где тому предстояло отбыть срок, значительно превышающий среднюю продолжительность человеческой жизни.
В Форт-Брагге Микки Рицци был одним из лучших учеников.
Капитан второго ранга Катаока начал свой день с того, что отправился в сектор информации. Случайно услышанный им вчера разговор братьев Яманэ в ресторане насторожил разведчика. А что, если Сэйсаку Яманэ проболтался? В таком случае первой полетит голова Катаока.
В электронную память компьютеров специальных служб вносились всевозможные данные о японцах: сведения о семейном положении, доходах, покупках, состоянии здоровья, работе, поездках за границу и внутри страны, политических взглядах и телефонных разговорах.
Составление справки о Сэйсаку Яманэ не потребовало много времени. Катаока получил даже фотографии его близких родственников и без труда узнал на одной из них вчерашнего собеседника Сэйсаку. Больше всего поразило Катаока, что Яманэ были сыновьями капитана рыбацкого судна «Никко-мару», потопленного американской подводной лодкой «Эндрю Макферсон».
После разговора с Эдогава покойный депутат парламента от оппозиционной партии предстал перед Акидзуки в новом свете.
Нирадзаки был динамичным и способным политическим деятелем. В избирательном округе Нирадзаки неизменно выражали доверие, даже в те годы, когда его партия стремительно теряла престиж и поддержку в стране. Нирадзаки делал все, что в его силах, для выполнения пожеланий избирателей, особенно в сфере благоустройства, строительства дорог, мостов.
Взгляды бывшего лейтенанта императорского военно-морского флота претерпели после войны поразительную политическую эволюцию. Он отказался от слепого поклонения императору и идеи Великой Японии. Он был одним из самых резких критиков «сил самообороны» и японо-американского «договора безопасности».
У него были большие связи в разных слоях общества, и к нему стекалась различная информация о том, что происходит в вооруженных силах. Он был в курсе подготовки так называемого «чрезвычайного законодательства», предусматривающего переход всей власти в руки военных в случае начала войны. Ему стало известно и о попытке группы молодых офицеров совершить государственный переворот.
— Но дело состояло в том, что выступления Нирадзаки, даже когда он располагал доказательствами, — говорил Годзаэмон Эдогава, — ни к чему не приводили. Напротив, на его глазах «силы самообороны» превратились в мощную армию. Особенно его удручала меняющаяся обстановка в стране. Люди свыклись с существованием вооруженных сил, многие стали считать, что армия и в самом деле необходима.
