Командир отворачивается и застывает.
Молодой боевик отступает в фюзеляж. В проеме, прислонившись к обрезу, остается усатый. Он настороже, палец на спусковом крючке, оружие чуть подрагивает в руках. Второй пилот откидывает штурманский столик, осматривает Матецкого. Через некоторое время он сообщает:
— Командир, по-моему, штурман мертв.
— Что с ним?
— Изрешечена вся спина, пульс не прощупывается.
— Кровь идет?
— Не знаю, здесь все в крови.
— Все равно вынеси его в фюзеляж и перевяжи на всякий случай.
— Чем?
— Порви рубаху. Посмотри в аптечке йод и бинт.
Бородатый склоняется вперед.
— Механик! — Тот оглядывается. Бородатый взмахивает пистолетом, показывая в сторону Минина. — Помогите второму пилоту!
А, ну да, говорит себе командир. То, что он бортмеханик, они могли узнать и при посадке. Но, скорее всего, нас всех им показали заранее.
Пять тысяч сто. Командир чуть отдает от себя штурвал и выравнивает самолет. И тут же слышит распоряжение бородатого:
— Командир, правым разворотом курс двести. Занимайте эшелон пять четыреста.
Та-ак! Об этом он мог и раньше догадаться. В штурмана они тоже стреляли наверняка, все заранее просчитав. Так, чтобы пули достались только ему. Он нажимает педаль и слегка кренит полукруг штурвала. Потом оглядывается.
Усатый вслед за напарником тоже отступает в фюзеляж, давая возможность пройти второму и бортмеханику, которые, подхватив штурмана, осторожно несут его из кабины. Они исчезают за перегородкой.
— Вы правильно ведете себя, командир, — одобряет бородатый.
— В последнее время я редко падаю в обмороки.
— Командир, еще раз прошу — поверьте, я очень сожалею. И хотел бы сам узнать: что произошло?
— То есть?
— Вам было выделено пять миллионов. Вы их взяли. Следовательно, никаких неожиданностей не должно было случиться. Вы знали, на что шли, и дверь кабины должна была оставаться открытой.
Останин прилагает некоторые усилия, и челюсть у него остается на месте.
— Разъясните, что значит: я знал, на что шел?
Теперь уже бородатый мешкает и с минуту молча смотрит на командира. Но ничем не выдает своего изумления и вежливо разъясняет:
— Вас должны были предупредить, что вы полетите не по тому маршруту, который запланирован. Дверь кабины открыта, к вам заходят террористы, и вы под угрозой оружия выполняете все их требования. После завершения рейса вы спокойно возвращаетесь домой. Ни со стороны хозяина, ни со стороны властей к вам не может быть никаких претензий.
Командир медленно поворачивает голову и долго смотрит в глаза бородатому.
— Это для меня новость.
— Ваши действия для меня тоже новость. Значит, вы не получили такого предупреждения?
— Нет.
— Странно.
— Мне тоже странно. Потому что в этом случае я просто отказался бы от вылета.
— Я понимаю. — Он некоторое время молчит, изучающе глядя на командира. — Вы не спрашиваете, куда мы летим?
— Вы мне скажете.
— Вы мне нравитесь, командир.
— Вы мне тоже.
Что ж, это он может сказать. Чтобы, рискуя жизнью, захватить самолет, от человека кое-что требуется.
— Командир, мне не хотелось бы это говорить, но при малейшей вашей попытке что-то предпринять самостоятельно…
Ствол пистолета-пулемета, направленный прямо в живот командиру, весьма красноречив, так что говорить этого и не следовало. А у тебя, приятель, нервишки тоже на взводе. Командир усмехается.
— Разрешите узнать, как вас зовут?
— Зовите меня… Асланом.
— Ну, что ж, меня…
— Я знаю.
— Понятно. Хорошо, Аслан. Просто для вашего сведения. Пока мы с вами вели эти…задушевные беседы, у меня была сотня возможностей не предпринять, а сделать.
— Беда в том, что после этого ни я, ни вы предпринимать уже ничего и никогда не смогли бы. Так что не стоит, командир. Будьте благоразумны.
— Гусак всегда благоразумен, да всегда в щи попадает.
Некоторое время Аслан обдумывает его слова. У него красивое, мужественное лицо. Тонкие черные брови подвижны и красноречивы. К тому же он намного моложе, чем кажется. Борода его старит. Ему, скорей всего, не больше тридцати.
Потом кивает:
— Что вы хотите знать?
— Куда и кому идет груз?
— В Ичкерию. Или, если вам привычней, — в Чечню.
— Зачем же нужно было прибегать к таким рискованным, а главное — сложным комбинациям? Ведь чем сложнее план, тем больше шансов у него провалиться, вы-то это должны знать. И, как видите, он уже с ходу начал давать сбои. Ну, в Чечню для боевиков груз не пропустят. Но кто вам мешал зафрахтовать самолет до Ставрополя, Элисты, Махачкалы, наконец… Зачем было устраивать такой фейерверк?
— Груз могли задержать и конфисковать. Мы не хотели раньше времени указывать даже направление полета.
— Сейчас это направление известно любой уборщице в аэропорту.
— Ну… не я составляю планы. Да сейчас это уже не имеет никакого значения.
— Вы уверены? Одного выстрела с истребителя достаточно, чтобы разнести нас в клочья.
— Командир, над своей территорией истребители по своим самолетам не стреляют. Даже у нас. По крайней мере, такого прецедента пока еще не было.
— Как только мы окажемся над Чечней, такой прецедент может появиться. Мы не пассажирский лайнер. Мы — грузовик.
Тот пожимает плечами.
— Шанс всегда есть. Особенно если вы нам поможете. А я надеюсь, что поможете.
Ага. Ведешь ты себя не как дуролом в посудной лавке, а вполне вежливо и корректно. И, конечно, во имя великой идеи. Тем не менее ты, не поморщившись, убиваешь у меня штурмана. А уж о том, как это проделано… умолчим. Какую беду он вам сотворил? Клянусь, ты мне за это ответишь.
— Это почему?
— Командир, вы белорус.
— Этот хвост не от той кошки.
— Что вы этим хотите сказать?
— Ничего. Продолжайте.
Аслан молчит, морщит брови, думает. Потом продолжает:
— Если бы ваш народ вел борьбу за свою свободу, как бы вы поступили?
— Не могу вам сказать. Но в любом случае сначала бы постарался выяснить, что это за свобода и кому она нужна.
— Мы выяснили. Так почему нам отказывают в этом праве? Почему нас убивают, нашу землю разоряют? Разве мы развязали войну?
Почему ты мне задаешь эти вопросы?
— Начали вы.
— Только после того, как стало ясно, что никакими другими путями ни свободы, ни независимости мы не получим. И нам слишком хорошо понятно, почему. Нефть — вот в чем дело.
— Об этом я не берусь судить. Но вот что моему штурману она была не нужна, я уверен. И то, что он был целиком и полностью за вашу независимость, знаю точно. Тем не менее, его убили.
