— Пошли? — снова спросил Трофим.
— Погоди. Вот там на взгорке стоп-сигналы покажутся…
— Дались они тебе.
— Покажутся? А? Там взгорок должен быть, перед обрывом. Увидим, как думаешь? Должны увидеть.
— Загадал чего?
— Да… — тихо отозвался Сашка.
— Чудак ты.
— Я, может, про охоту.
— Да полно там глухарей. Гадать нечего. — Трофима раздражала нервозность друга.
— Видишь огоньки? — воскликнул Сашка. — Я говорил, что обязательно покажутся на косогоре!
Лазарев в ответ только плечами пожал. В темноте Сашка этого, конечно, не приметил и зачавкал сапогами в сторону мари. Трошка — за ним. Они продвигались по опушке меж редкими лиственницами, которые можно было разглядеть, едва не ткнувшись носом в ветви. Сашка, однако, угадывал их почему-то раньше. Вскоре Трофим различил в глубине продолговатой мари блеклое пятно тумана, которое будто светилось.
Шли они долго, то и дело проваливаясь в болотную жижу выше щиколотки.
Рассвело без зари. Просто сделалось светлее окрест. Засияли гирлянды росинок-линз, повисших на поблеклой хвое.
Сашка, шедший впереди, старательно обивал капли стволом ружья, а потом обернулся и, ощерившись в немой улыбке, сказал:
— Ишь сколько брильянтов!
Обнаженное пространство болотистой кочковатой мари, седой от росы, постепенно сужалось. Впереди поднялась, темнея, зазубренная стенка еловых вершин. Деревья росли за взгорком, в распадке, взрезь наполненном туманом.
Долина выглядела серым волокнистым морем, и когда они опускались в нее, то вроде бы погружались в немотную хлябь, скрадывавшую даже звуки шагов. Подошвы сдирали на спуске мох с камней, и приходилось быть очень осторожным, чтоб не поскользнуться и не покатиться по скалистому разъему.
Однако не прошли парни и половины спуска, как туман сделался особенно густ, так что головки сапог едва различались, и вдруг пелена оборвалась. Открылась долина, совсем не похожая на лесотундровую марь. Строгие пирамиды елей уступами спускались к темной реке, и среди их густой зелени кое-где пестрели цветастые осенние осины — желтые на каменистых уступах и рдяные на более богатых почвой террасах.
Трофим любил речные долины в здешних местах. Тут был особый мир. Человек словно мигом перелетал километров на пятьсот южнее. «Микроклимат», — говорили гидрологи, с которыми им, бульдозеристам-кочевникам, приходилось встречаться. Ведь Трошка Лазарев и Сашка Попов пробивали зимник к будущему гидроузлу, просеку для ЛЭП, потому что стройке энергия требовалась позарез и не мало, даже для начала.
По верху «щеки», или непропуску — скале, отвесно опускавшейся к реке, они перешли из распадка в таежное приволье, которое ривьерой протянулось вдоль берега. Туман тем временем поднялся выше, и его будто не хватило, чтоб затянуть все высокое небо. Он стал расползаться, рваться лохмотьями, открывая мягкую голубизну.
Еще не выйдя толком из скального нагромождения, Сашка вскинул ружье и выстрелил. Из шатра разлапистой ели, шумно ударяясь о ветви, выпала копалуха. Была она ярко-ржавая с черными и белыми поперечными полосами на перьях крыльев и хвоста.
Лишь коснувшись земли, глухарка величиною с добрую индюшку распласталась, растопорщив крылья, и сделалась совсем огромной.
— А как же! — воскликнул Сашка и ударил из второго ствола. — Лежи! От деток не уводи!
Сорвав с плеча чехол с ружьем, Трошка помедлил.
Тем временем Сашка, прыгая с камня на камень, оказался совсем неподалеку от ели, что-то высмотрел в ветвях, наощупь перезарядил тулку и наново ударил дуплетом. Тогда и Трошка уж больше не медлил. Он ловко скатился со скалистого выступа, на ходу складывая и заряжая ружье. А Сашка вновь приготовился палить.
Трошка крикнул:
— Стой, черт!
— А как же! — И Попов снова выстрелил дуплетом.
Когда Лазарев подскочил к приятелю, то увидел на ели единственного оставшегося глухаренка. Трошка торопливо вскинул ружье. А тут он еще услышал, как слабо щелкнул приготовленный к бою ствол Сашкиного ружья, и Лазарев, явно видя, что промахивается, спустил курок…
После стрельбы было глухо. Да и говорить не хотелось.
Сашка начал собирать латунные гильзы, брошенные им впопыхах.
Появилось солнце, и стало видно, что туман из долины поднялся не весь. Клочья его кое-где запутались меж елей. Яркие полосы света прошивали сбочь волокнистые извивы. Они нехотя тянулись ввысь, постепенно истаивая.
С первым же лучом солнца остро и сладко запахло смолой. А стволы молодых осин выглядели так телесно-упруго, что их хотелось пощупать. Тихая грусть охватила Трошку. Чего его дернуло поторопиться со стрельбой? И с чего Сашка, будто окаянный, как говорит мать, принялся бить копалят? Они точно с цепи сорвались.
— Трош, ты чего? — услышал Лазарев голос друга.
Широкое лицо Сашки с черточками глаз было безоблачным.
— Еще найдем!
— На кой они? И этих за неделю не съешь. Протухнут.
— Раздарим.
— Только что… — И Трошка сел на камень, положив ружье на колени, и полез за папиросами, хотя курить и не хотелось. — Чай, теперь твоя душенька довольна?
А Сашка опять вдруг по-лешачьи рассмеялся. Потом он снова придирчиво зарядил ружье. Один патрон, видно, слишком туго входил в ствол. Попов сменил его, взяв крайний в патронташе.
— Ты что, жакан ставишь? — спросил Трошка.
— А вдруг лось?
— Не балуй…
— Не вынести его нам отсюда. Если только губой полакомиться…
— Это верно, не вынести, — кивнул Трошка, пропустив мимо ушей замечание о лакомстве. — Ты за последние дни так сдал, что в желтизну ударился. Зеркальце вынь, посмотрись.
— Не ношу я больше зеркальца.
— Тогда на слово поверь. Не пойму только, на кой тебе эта охота понадобилась?
— Мне? — Сашка попытался удивиться как можно искреннее.
— А то…
— Сам что ни выходной про охоту заговаривал.
— Это так.
— А я не привык к пожеланиям друга относиться, как к пустякам. Так вот: охота-твоя выдумка. Откуда у тебя привычка взялась все на меня валить?
— Не крути, Лисий хвост! — рассмеялся Лазарев. — Наверное, ты прав. Собирался на охоту, собирался, а пришел — скучно стало. Зачем столько набили?
— Полихачили. Съедим за три дня. Консервы в избушке оставим. Мало ли кто забредет.
— Заботлив. На тебе, боже, что нам не гоже.
— Спасибо, — обиженно шмыгнул носом Сашка. — Пойдем к нашей избушке. Там и позавтракаем.
— От избенки рожки да ножки, поди, остались, — сказал Лазарев, поднимаясь.
Сашка собрал подстреленную дичь, связал глухарят и копалуху за ноги, перекинул, будто вязанку, через плечо, и они двинулись к домику, который их бригада поставила здесь, когда пробивала просеку для ЛЭП. Здорово тогда показал себя Сашка!
