— …Никакого чуда в этом нет. Мы заложили ваши запрограммированные мечты в основу кристаллической решетки, и кристаллы-дома выросли точно такими, какими вы их хотите видеть. Материалом для них послужили камни холмов…
— О боже! — воскликнул кто-то в толпе бегущих. — У меня ж там зарыто…
Что зарывал в холмах несчастный скупец, Петер не расслышал: толпа увлекла его в сверкающее ущелье первой улицы. Он крепко держал Мелену за руку, опасаясь, что в этой стадной истерии никто не заметит оступившегося, упавшего человека.
Но цваги, видно, неплохо знали свое дело. Как потом Петер писал в газете, «заселение новых квартир прошло организованно». Было лишь два несчастных случая: умер от разрыва сердца тот самый человек, чье золотишко, спрятанное в холмах, пошло на постройку домов, да еще поссорились муж с женой, потому что он хотел взять квартиру окнами на запад, а она на восток.
Сотрудники местной газеты не удивились неожиданной трансформации, случившейся в редакторском кабинете. Куда делся старый редактор и откуда взялся новый, никто этим не интересовался. Они давно усвоили: это не их ума дело. И оставались невозмутимыми, если, придя в редакцию, слышали вдруг за обитой пластиком дверью незнакомый голос. Тем более что с редакторами им все равно почти не приходилось встречаться: какую роль играли редакторы в редакции — это для всех оставалось тайной.
Петер оказался исключением: он любил работать сам. Полдня он метался по городу, наблюдая за толпами, ошалевшими от свалившегося на них счастья. Другие полдня уходили на чтение материалов, каждый из которых в былое время явился бы сенсацией.
Счастье, принесенное цвагами, было слишком окончательным. Люди стали превращаться в свою противоположность. Вчерашние скряги переродились в первейших транжир, эгоисты в добряков. Бандиты и поджигатели воспылали желанием изучать пожарное дело, а полицейские приобрели страсть залезать в чужие карманы. Но это им было совсем ни к чему, потому что последний бедняк превратился в богача, готового и так отдать свои драгоценности. А поскольку бедняков прежде было большинство, то полиция просто растерялась, не зная, кого теперь хватать. Да и зачем было хватать? Чтобы привести в участок, напоить чаем, вручить сувенирный блокнот с авторучкой и отпустить с миром? «Одна срамота!» — как говорил Петеру бывший торговец папиросами, который прежде больше всего боялся воров, если не считать полицейских.
Вначале Петер думал, что цваги не так уж и хитроумны и просто перевернули мир. И поскольку прежде на Земле всегда было больше зла, чем добра, то теперь стало как раз наоборот. Однако вскоре он убедился, что цваги дальновиднее. После знаменательного дня Пришествия то там, то тут начали вспыхивать странные эпидемии: отдельных людей и даже целые группы без всякой видимой причины вдруг охватывало неудержимое желание чихать. Это случалось где угодно: на улице, в трамвае, на пляже, реже дома и чаще в гостях. Не помогали ни патентованные пилюли, ни иглоукалывание.
Ответ на загадку нашел пронырливый Штангель. Откуда-то он узнал, что чаще всего чихают в военных ведомствах. Стоило только штабу собраться, разложить на столах карты соседнего государства и начать обсуждение очередного плана «обороны», как штабистов охватывал неудержимый чих. От натуги рвались кожаные портупеи, багровели лица, как на парадах, а на праздничные мундиры, стыдно сказать, падали непристойные брызги.
Штангель написал фельетон, в котором высказал невероятную гипотезу, что цваги каким-то образом связали в человеческих мозгах центры чихания с центрами недоброжелательства. Стоило убийце или бандиту задумать очередной план, как они попадали в самый центр эпидемии.
Наверное, еще никогда ни один газетчик так точно не угадывал истину. Фельетон, опубликованный в газете, привел к неожиданным последствиям: на другой день чихало полгорода. Ведь это же очень трудно — удержаться и не думать «о белой обезьяне», когда надо о ней не думать. Газету перестали покупать. Но Петер не унывал, он понимал: лучшая реклама, когда читатели знают, почему не читают. И не ошибся. Скоро его газета в глазах читателей стала самой авторитетной газетой.
Петер все больше убеждался, что если бы репортерам ставили памятники, то Штангель был бы первой кандидатурой. Он улавливал новое общественное мнение не менее безошибочно и быстро, чем «свободное мнение» былой конъюнктуры. Это он пустил в обиход шумный лозунг «Даешь рекорды!».
Гениальное, как известно, всегда просто. Человечество, освобожденное от материальных забот и погони за свободным временем, должно было что-то для себя придумать. И оно придумало. Пышными букетами стали расцветать скрытые таланты людей. Нередко случалось, что какой-нибудь министр забывал о своем высоком долге и принимался раскрашивать картинки в книжках, да так искусно, что ахали бывалые ретушеры. Выяснялось, что раскрашивание-то и есть самый главный его талант, долгие годы мучивший министра тоской по детским радостям. Находились ученые и писатели, которые, наплевав на свои пробирки и рукописи, уходили на тихие берега и там с увлечением плевали на червяков, полностью отдаваясь своей единственной и главной страсти — рыбной ловле.
Но большинство за долгие годы самообмана растеряли свои призвания и теперь не знали, как убить время. Люди искали себя в различных видах творчества. Некий мистер решил на вдоль и поперек изъезженном Ла-Манше поставить новый рекорд. Это было непросто, ибо Ла-Манш уже переплывали по-всякому: и в лодке, и в ванне, и даже в гробу. Но мистер не растерялся перед этим обилием рекордов, он придумал то, чего еще никто не делал, — переплыл пролив задом наперед.
Штангель первым пронюхал об этом, и с его легкой руки началась эра рекордов, открывшая величайшие потенциальные способности человеческого рода. Цваги получили полную возможность убедиться, что и люди «не лыком шиты». Один побился об заклад, что, не вставая, проползет по-пластунски 25 километров, и выиграл пари, другой 850 часов подряд играл на рояле. Женщины ставили рекорды по плачу и болтовне. Некая Эдит Уиллер, стоя на пьедестале, заливалась слезами три часа подряд, ее соотечественница Зела Хингли доказала, что женщина в состоянии ругаться со скоростью 300 слов в минуту. Как и следовало ожидать, женщины во многом оказались слабее мужчин. Олтон Клепп болтала на соревнованиях 97 часов кряду. Но ее оставил позади некий Шихин. Его время — 133 часа. Одна леди заявила о своем рекорде по разводам: она имела 16 законных мужей. Но над ней только посмеялись, когда пришло сообщение от доверенных лиц Мохаммеда Ахмеда Иссы. Они представили документы на 60 разводов. Говорили, что знатная леди едва не умерла от злости и поклялась побить рекорд.
