– Э-ей, не стреляй! – закричал он, вскакивая во весь рост.
– Ты чего, хурды-мурды, как росомаха? – спросил охотник.
– Испугался.
– Медведь пугайся, лисица пугайся, человек человека не боись. Ты кто?
– Геолог я! – обрадованно закричал Красюк. Он решил пока потрепаться с охотником, заморочить ему голову, чтобы выбрать момент и забрать ружье, жратву и все остальное, что есгь в торбе за его спиной.
– Геолог – другая людя.
– Говорю, геолог. – Он выхватил из-за пазухи сверток, торопливо развязал, показал самородок. – Видишь, золото нашел.
Но это, как видно, еще больше обеспокоило охотника.
– Золото всякая людя находи.
– Чалдон недоверчивый, – тихо выругался Красюк. И вдруг представил, каким он сейчас стоит перед охотником – без ружья, без вещмешка, в изодранной телогрейке, с лицом, черным от кровоподтека, затянувшего висок и глаз, от грязи, от крови раздавленных комаров.
– Честное слово, геолог, – закричал он, – чего ты мне не веришь?! Мы тут руду ищем, касситерит, слышал? Тут знаешь какая земля?! Тут скоро дороги, города построят. Пивные будут. Понимаешь? Заблудились мы. Товарищ тут недалеко остался, а я дорогу ищу.
– Иди, кажи товарищ.
– Прямо сейчас?
– Сейчас, сейчас.
– Давай хоть отдохнем.
– Ты отдыхай, а товарищ погибай?
Возразить было нечего. Красюк повернулся и пошел, стараясь идти по своему следу. Но скоро понял, что не уверен в дороге, и крикнул охотнику, идущему следом:
– Долгое озеро знаешь? Это в Оленьих горах.
– Знаешь, знаешь, – отозвалось за спиной. И Красюк понял, не оборачиваясь, что охотник ему по-прежнему не доверяет, идет поодаль.
– В озеро впадает речка Светлая.
– Знаешь, знаешь.
– В десяти километрах вверх по речке он и остался. Больной.
– Право давай, право. Сопка большой – дорога быстрый.
Красюк послушно свернул вправо, полез на сопку. Склону, казалось, не будет конца. Вершина была – вот она, рядом за кустами. Но, поднявшись к кустам, он увидел другой склон и другие кусты.
– Сопка два раза обмани, третий правду говори! – крикнул охотник, удивительной проницательностью дикаря угадавший недоумение Красюка.
За первым выступом был другой, за другим – третий. Взобравшись наконец на вершину, Красюк увидел далеко уходящий пологий склон и сверкающее лезвие реки. На вершине охотник подошел ближе, и Красюк подумал – не кинуться ли теперь. Но решил пока не рисковать, сел на землю, отвалился спиной к тонкому стволу лиственницы. Охотник не садился. Прищурив и без того узкие глаза, внимательно осмотрел дали и показал куда-то вниз:
– Там твоя товарища?
Красюк ничего внизу не увидел, но согласно кивнул.
– Наша торопись, товарища выручай, – сказал охотник и пошел, покатился вниз, маленький, ловкий, юркий.
Через полчаса охотник вышел к реке, увидел Сизова, лежавшего навзничь на подстилке из пихтовых веток. Охотник присел над ним, потрогал лоб и почему-то почесал за ухом.
– Товарища, товарища!
– А? Кто это? – очнулся Сизов.
– Охотника я, Акима Чумбока.
– А, Чумбока, ну слава богу! – сказал Сизов тихо и успокоенно, словно узнал старого знакомого. – Плохо мне, товарищ Чумбока.
– Ничего, болезня есть – человека нету, человека есть – болезня нету, – произнес Чумбока загадочную фразу.
Он положил винтовку, развязал вещмешок, достал кожаный мешочек и отсыпал из него какой-то массы, похожей на табак, поднес Сизову к губам.
– Кушай нада. Трава кушай – болезня боись, болезня беги, приходи завтра.
Сизов принялся жевать и вдруг задумался, посмотрел вопросительно на охотника.
– Послушай, товарищ Чумбока, меня ты оставь, надо в тайге человека найти. Послал я его в Никшу, понимаешь? За помощью. А тайги он не знает, боюсь, заблудится. Найти его надо.
– Капитана – хороший человека, товарища – плохой человека, хитрая росомаха.
Он показал рукой в сторону, и Сизов, приподнявшись, увидел медленно приближавшегося Красюка. Долго пристально смотрел на него, словно не узнавая, и вдруг вскочил на подгибающиеся ноги, шатаясь, побежал навстречу.
– Где образцы? Образцы где? – закричал еще издали.
– Потерял. Сам еле живой.
– Потерял?! – Он крикнул это так громко, что эхо скакнуло по распадку. – Иди ищи! Сейчас же!..
– Ладно, – зло сказал Красюк. – Подумаешь, камни.
– Они наших жизней дороже. Это же олово, свинец. Это же… – Он зашелся в кашле, сухом и тягучем.
– Подумаешь, олово. Не золото же. Что им, ведра лудить?
Сизов махал руками и не мог ничего сказать – душил кашель.
– Свинец – пуля надо, – вмешался Чумбока. – Фашиста стреляй надо. Фашиста много – пуля надо много-много.
Кашель отпустил Сизова сразу, словно внутри его захлопнулась заслонка.
– Какая фашиста? – тихо спросил он, не замечая, что невольно подражает охотнику.
– Немецкая фашиста, злая людя, хуже росомаха, бомба бросай, города, стойбища гори.
– Что ты говоришь, Чумбока? Ты понимаешь, что ты говоришь?
– Моя всегда понимай. Ты много тайга гуляй, ничего не знай.
– Война, что ли? – испуганно спросил Сизов.
– Война, война, – обрадованно закивал Чумбока. – Фашиста много-много. Минска себе забрала, Смоленска себе забрала.
– Что ты говоришь такое? – Сизов почти шептал, боясь даже произносить названия городов, так далеко отстоявших от границы. – Ты знаешь, что такое Минск или Смоленск, знаешь, где они?
– Я ничего не знай. Охотники так говори, газета так говори.
– У тебя есть газета?
Чумбока полез в свой мешок, достал какие-то лохмотья.
Но Сизову и этого было довольно, расправив листок на камне, долго и пристально рассматривал полустертые строки. Потом медленно поднял тяжелый взгляд на Красюка.
– Там твои камни, – не дожидаясь вопроса, сказал Красюк. – В лесу валяются.
– Принеси! – угрожающе сказал Сизов. Он поднялся, покачнулся на ватных ногах, и Чумбока тут же подсунулся ему под руку, обхватил за спину, повел к веткам пихты.
– Принесу, куда они денутся, – сказал Красюк и пошел к лесу.
Вернувшись, он бросил на землю сверток с образцами и подсел к костру, который уже успел развести Чумбока, принялся подкладывать в огонь ветки пихты. Чумбока остановил его:
– Плохой дерев.
– Чем же пихта плоха? – с вызовом спросил Красюк.
– Она, как шаман, вредная, гори не моги, ругайся, стреляй угли. Тепла нет, пали кухлянка.
– А, делай сам!..
Красюк плюнул и отошел. Все-то у него не так получалось, ничего-то он не знал в тайге.
Дальнейшее Сизов помнил смутно. Был вечер, дымил костер, и Чумбока кормил его горячим мясом. Ночью его мучили кошмары, а потом он словно бы провалился в бездонную облегчающую пустоту.
