— У меня есть дела в Штрасбурге.
Город купался в лучах апрельского солнца. Деревянно-кирпичные дома и готические башни сияли теплым светом; площадь сверкала яркими цветами там, где стояли стеллажи с кухонными полотенцами, почтовыми открытками и путеводителями, которые словно прорезались сквозь асфальт. Вокруг толклись толпы туристов, радуясь Пасхе, а с каменных карнизов за всем этим наблюдали ангелы, львы, рыцари и змеи.
Никто не обращал никакого внимания на молодую пару, которая, держась за руки, шла по площади. Они вошли в собор через западную дверь под монументальным фасадом и оказались в сумерках, постоянно царивших внутри. Слева на северной стене ряд царей на витражном стекле сиял в ярком свете, проникавшем снаружи. Ник почувствовал, как сердце забилось быстрее, и сжал руку Эмили.
Ательдин ждал в средней части нефа, в том месте, где боковой придел вторгался в процессию царей. Поверх костюма на Ательдине был небрежно наброшенный светоотражающий жилет, на голове — каска. За Ательдином, у основания колонны, в гидравлическом подъемнике стоял каменщик.
— Надеюсь, вы не ошибаетесь. Вы и представить себе не можете, сколько всяких бумажек нужно написать, чтобы вам позволили разобрать один из шедевров готической архитектуры. В особенности если люди, которые хотят это сделать, — все как один персоны нон грата среди церковников. Мне пришлось просить людей об услугах, за которые мне в жизни не расплатиться, и беззастенчиво врать.
Ник вытащил бестиарий из рюкзака. Уголок потертой карты торчал из-за последней страницы. Он засунул карту назад. Вскоре ему придется проститься с обеими — карта присоединится к колоде в Национальной библиотеке в Париже, а книга отправится в Британскую библиотеку в Лондоне. Все это было организовано аукционным домом Стивенса Матисона. Ник, никогда не державший в руках книги старее, чем 61-й выпуск «Супермена»,[57] печалился при мысли о том, что ему придется расстаться с ними.
Но бестиарий еще хранил последнюю тайну. Ник раскрыл книгу на восстановленной первой странице, вырезанной Джиллиан, но теперь умело возвращенной на место реставраторами. В нижнем углу находился набросок прямоугольного здания, стоящего на поперечинах креста, на которое они не обратили внимания на пароме по пути в Обервинтер.
Разгадала загадку в конечном счете Эмили.
— Это не здание с крестом, — сказала она как-то вечером в Нью-Йорке. — Это здание на перекрестке дорог.
На Ника это не произвело впечатления.
— Нам это вообще ничего не дает.
— Дает, если знаешь что-нибудь о жизни Гутенберга. — Взволнованный вздох. — Страсбург — это перекрестье дорог. Перекресток Европы.
— А это здание…
— Собор.
Это было бездоказательно — рисунок мог подразумевать любое здание со сводчатой дверью. Оно даже на башню особенно не походило.
— Смотри — все совпадает. Перекресток. Короли на стене и «Записи царей Израилевых». Гутенберг.
И вот они вернулись в церковь на перекрестке, где были увековечены в стекле две дюжины королей давно канувших в небытие царств.
— Манассия был шестнадцатым царем Израилевым. — Эмили пересчитала царей на витраже по четыре и остановилась на фигуре против того места, где они стояли. — Людовик Благочестивый.
— Подходяще.
— Джиллиан сон потеряет, если мы окажемся правы, — сказал Ательдин.
Ник смолк. Он проехал чуть не всю Европу, разыскивая Джиллиан, и — невероятно, но он спас ее. Он все еще не знал толком, что же нашел. Он больше не лежал бессонными ночами, размышляя о том, что могло бы произойти. Он уже не хотел, чтобы она обнимала его, шепотом прося прощения за все, умоляя дать ей еще один шанс. Но на некоторые вопросы он не находил ответа. Она навсегда останется сумасбродкой, необузданной, непостижимой женщиной, которая ходит по краю.
Ник и Эмили надели каски и светоотражающие жилеты. Подъемник понес их вверх вдоль колонны, и скоро они оказались высоко над головами туристов. Один или двое посмотрели вверх, но при виде светоотражающей одежды решили, что ничего интересного не происходит. Маскировочная одежда, бросающаяся в глаза.
— Как Гутенберг мог подняться сюда? — недоумевал Ник.
— Собор все еще строили и перестраивали, когда он был здесь. Возможно, вокруг колонн были какие-то леса.
Подъемник остановился. Они теперь находились почти на уровне королевских голов перед резьбой на колонне. Сквозь густую листву на них смотрело человеческое лицо. Орел со змеей в клюве. И…
— Медведь, роющийся в земле.
Ник знал, что увидит его здесь: Ательдин разглядел его снизу и прислал фотографию. Но все равно он испытал что-то вроде благоговейного трепета. С такого расстояния было видно, насколько этот медведь похож на того, который был изображен на карте. Чуть более приплюснутый, чтобы уместиться в ограниченное пространство на колонне, с более плоской спиной, более резким выгибом лапы, и от этого кажущийся более целеустремленным. Рядом с его зарывающейся в землю мордой в нижнем углу в камне было просверлено маленькое отверстие.
«Ключ — медведь».
Каменщик взял тонкий металлический крюк, похожий на инструмент дантиста.
— Если это на цементе, то я ничего делать не буду, — предупредил он.
Но каменную плитку ничто не удерживало на месте, кроме скопившихся слоев грязи и сажи, спекшихся в липкий черный сгусток. Каменщик высвободил плитку с помощью своего инструмента, который оставил по периметру узкую трещинку.
— Ну, волнующее мгновение, — сказал Ательдин.
Он ухватил медведя за морду и потянул на себя. Плитка сошла легко, словно только и ждала этого. Ательдин с каменщиком положили ее на пол подъемника. Под плиткой обнаружилось прямоугольное отверстие.
— Там что-то есть.
Эмили сунула туда руку и вытащила ржавую металлическую коробочку размером с банку из-под печенья; в такую вполне могла поместиться книга. Дрожащей рукой Ательдин засунул лезвие под крышку и поднял ее. Их головы сомкнулись над коробочкой.
— Оно все… рассыпалось.
В коробке были одни лишь хлопья, похожие на мыльную стружку или осенние листья, собранные для костра. На большинстве виднелись следы букв, некоторые сверкали золотым или красным цветом, где на фрагменты иллюминации попадал свет из витражного стекла. Размер фрагментов не превышал и дюйма.
— Наверное, туда попали водяные пары. Если пергамент перед этим какое-то время находился на солнце, то влага должна была разрушить его.
Эмили надела резиновую перчатку и взяла один из фрагментов. Даже теперь чернила оставались черными, блестящими.
