Сразу задал необходимый тон хозяин дома, отменяя тем самым, все присущие таким случаям вздохи и сетования на потусторонние обстоятельства и силы, которые и привели к отрицательным последствиям, и ко всей этой чертовщине.
Абоко, постоянно вздыхая рассказал о том, что вооруженными подразделениями Концерна, проводилась операция по защите от «бандитов» нефтяных месторождений.
Рутинная по существу акция, происходящие в мире большого бизнеса довольно часто. Когда для устранения на мировых рынках нежелательных конкурентов, с их стороны инициируется проведение революций, народно-освободительных восстаний, религиозных возмущений и еще черти знает чего…
Так вот, на время проведения операции, в момент подготовки к главной активной ее части, почти все спутниковые системы связи были заблокированы. После их разблокировки, был запущен мощный радиоэлектронный импульс для уничтожения и вывода из строя всех имеющихся у «бандитов» и купленных ими наемников, систем связи. После этого односторонняя связь со Сергеем на короткое время прервалась, но потом, очень слабая и нестойкая, опять возобновилась…
— Дайте сигнал находящимся там нашим людям, пусть они хватают его и везут сюда. Здесь мы его встретим, обогреем, обласкаем, а заодно исправим поломку и заменим микрочип.
— Мы уже думали об этом, но… — было ощущение, что Абоко задержал дыхание и боится выдохнуть. — …Все вертолеты противника были нами уничтожены в воздухе… После этого импульс пропал окончательно… У меня возникло мнение… В общем… Велика вероятность, что в одном из сбитых вертолетов мог находиться ваш сын… Хотя конструкция микрочипа… Далека от совершенства и просто могла выйти из строя… Но сбитые вертолеты…
Услышанное повергло Платонова-старшего, в шок. Он откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками. Молчание нарушил вкрадчивый голос пришедшего.
— Нашими вооруженными людьми был взят в плен некто Кшиштоф Анальский по его показанием, данным во время допроса, — начал создавать очертания надежды Абоко. — Он со всеми подробностями рассказал нашим людям, что вместе с Багом и Дюком, он бежал из под огня наших пулеметов вглубь пустыни. В темноте они растеряли друг друга…
— Парадокс на парадоксе, — удивительно, но его голос совершенно не походил на голос человека, которому сообщили о пропаже сына — Мы сами, собственными руками, уничтожили его…
Со стороны складывалось ощущение, что его горю не будет конца, но он быстро собрался и продолжил: «Простите, мистер Абоко, я потерял нить беседы, она выскользнула. При чем здесь какие-то баки и дюки?»
— Под именем Баг Арт в легионе служит ваш сын, — с удивлением сказал Абоко. Он был уверен, что эта информация была прекрасно ему известна.
— Я что-то не могу понять, по вашим словам выходит, что он смог спрыгнуть с вертолета и спастись в пустыне, где даже скорпионы дохнут от жары и отсутствия воды, — он очень внимательно посмотрел на него.
— Я не знаю можно ли верить этому поляку? Не исключена возможность, что он говорит нам неправду, — засомневался Абоко. — Но он утверждает то, что ваш сын со своим другом спасая других наемни… — рассказчик осекся понимая, что сказал бестактность. — Извините. Спасая других солдат, пытались увести их за собой в пустыню.
— Не думаю. Смысла ему врать нет, — он стал размышлять вслух. — Даже если он туда и убежал? Тяжело ему там будет. Я хорошо знаю те места. Когда мы там покупали наши нефтяные поля, мне пришлось еще раз убедиться, что в тамошних условиях без тени, без воды, без помощи в конце концов, человеку просто не выжить…
— Простите, сеньор. Вы меня не поняли. Рядом с ним, постоянно находится один из его сослуживцев, с которым они дружат буквально с первого дня нахождения в легионе. При чем его друг… — Абоко начал выговаривать по буквам, тяжело произносимое для него имя. — Алексей Гусаров… Судя по всему, он до сих пор не знает, кем на самом деле является ваш сын.
— Ни кем он не является, — недовольно нахмурившись вспыхнул Платонов. — Самый обычный молодой человек. Плейбой и лоботряс… Тридцатилетний избалованный молокосос! Плюс ко всему, еще и дурак… Глупый и романтичный художник. Мальчишка, посчитавший, что ему все позволено и у него перед другими нет никаких моральных обязанностей… Извините я опять прервал вас, так что по поводу русского?
— Этот Дюк Белл или Алексей Гусаров, взялся опекать и обучать сеньора Сергея, премудростям военной жизни. Судя по всему это кадровый военный, представитель каких-то спецподразделений. Этот вывод мы сделали после наблюдения за его поведением в джунглях и в момент выхода из них.
— Что агентурные данные по его персоне? — опять сухим и официальным тоном поинтересовался он.
— Проверяли всюду, нигде никаких следов не обнаружено. Ни в России, ни в сопредельных с нею странах. Правда Интерполом разыскивается его однофамилец, но только в качестве свидетеля, — Абоко пояснил. — Громкое преступление, которое потрясло всю Европу. Вы должны помнить, наши газеты тоже об этом писали. Группа нелегальных рабочих эмигрантов, зверски расправилась с напавшими на них бандитами из какой-то славянской группировки. Произошло все это, полтора года назад в Германии.
— Ладно об этом позже, пока своими воспоминаниями мы ничем попавшим в беду не помогаем. Будем ценить время.
* * *
Весь оставшийся день они пролежали под сооруженным человеческим гением навесом. Сил и желания, шевелиться и разговаривать не было. Не было вообще ничего — ни Нью-Йорка, ни Поля Маккартни, ни деревни Ебуличи… Не было ни птиц, ни ветра, ни макрокосмоса… Ничего!
Все внутренности и начинка головы превратились в некое подобие мартеновской печи с ржавым напильником в самой середине. От любого самого легкого прикосновения или движения внутри, будь-то вдох или выдох, мысль или ее отсутствие, желание увидеть или услышать, происходило металлическое трение и нематериальное высечение искры. После чего во всех органах, особенно во рту чувствовался привкус металлических опилок.
Все мысли Сергея, когда к нему возвращалось сознание были направлены на только на одно: чего-нибудь глотнуть. И если вначале этих мучений он развлекал себя тем, что представлял на расстоянии вытянутой руки, хорошо охлажденное пиво в высокой запотевшей кружки, то чуть позже все чаще воспоминания возвращали его в Париж. Не в сам город, с его пропахшими мочой красотами, нет.
