всего лишь чиновник одной из спортивных организаций. Сюда я прилетел, чтобы понять масштаб проблемы. Моя обязанность – информировать о случившемся начальство и местные власти.
– И сколько времени вам на это понадобится?
– Проинформировать – очень мало, однако боюсь, что на принятие решения потребуется по меньшей мере неделя.
– Неделя? – с недоверием повторил туарег. – И вы хотите, чтобы я продержать этих людей неделю без воды? – Он многозначительно пожал плечами. – Я вам гарантирую, что моя семья не станет делить тот мизер воды, которым мы располагаем, с кем-то, кто, возможно, проживет совсем мало времени.
– У вас нет воды? – переспросил пилот.
– Откуда ей взяться? Я же вам сказал, что колодец отравлен, а той воды, что мы нашли в машинах, надолго не хватит.
– Завтра же я доставлю столько воды, сколько вам нужно! – торопливо произнес Нене Дюпре. – Даже этой же ночью, если понадобится.
Гасель посмотрел на него и едва заметно кивнул:
– Хорошо, я согласен. Завтра привозите столько воды, сколько понадобится вашим друзьям на неделю заточения. Однако прилетите сюда один! – Он обратился к Иву Клосу. – Одна неделя! – повторил он. – Теперь это уже мой срок!
– И что вы потом сделаете? – снова вступил в разговор египтянин, проявлявший меньше всех выдержки. – Прикажете их убить? Со своей стороны мы готовы предложить все что хотите, вы со своей семьей сможете начать новую жизнь там, где выберете, и тем не менее вы рискуете оказаться в тюрьме или, того хуже, – вас приговорят к смертной казни.
– Когда настоящие имохаги получают подобное оскорбление, как получили мы, тюрьмой их не испугать.
– Но мы живем здесь и сейчас, а вы все еще пытаетесь применять законы и обычаи прошлого! Помню, некий туарег вырезал целый гарнизон, спас президента, а потом убил его. Но это произошло очень давно, и, к счастью, методы, выбранные этим туарегом, тоже отошли в прошлое.
– Это был мой отец.
– Как вы сказали? – расширил глаза Ахмед Хабах.
– Туарег, о котором идет речь, который перерезал гарнизон, освободил президента эль-Кебира, а потом по ошибке убил его, был мой отец.
Все застыли. На какое-то мгновение показалось, что они сидят не шатре, а в обледенелой палатке посреди Антарктиды.
– Ваш отец?.. – промямлил Ахмед Хабах.
– Я так и сказал.
– Гасель Сайях, легендарный Гасель Сайях, Охотник, был вашим отцом?
– Ну сколько еще повторять? – возмутился имохаг. – Да, он был моим отцом, и я ношу его имя: Гасель Сайях. Как вы думаете, почему мы вынуждены скрываться на краю света?
– Да будет милостив к нам Господь! – взмолился Ив Клос. – Ваш отец!.. Вот теперь-то мы по-настоящему вляпались!
* * *
– Пусть даже у него есть десятая часть мужества от отца и не больше знаний, он добьется своего, так как пустыня его союзница, и нам там действительно делать нечего. Возможно, придется сворачивать ралли, – со вздохом сказал Ахмед Хабах.
Они с Ивом Клосом сидели напротив тучного мужчины в просторной белой палатке с кондиционированным воздухом и всеми удобствами. Мужчину звали Алекс Фаусетт, и он отвечал за безопасность ралли. Сбоку от него висела огромная карта, утыканная множеством разноцветных флажков.
– Но мы тоже научились сражаться с пустыней, – сказал Фаусетт.
– Как же, как же, успехи очевидны, ведь к настоящему времени насчитывается только сорок три смертельных исхода. – В голосе египтянина прозвучала ирония. – Однако у меня такое впечатление, что сейчас нам предстоит не с пустыней сражаться, а с кем-то, кто является душой и сущностью пустыни.
– Ерунда! Пару лет назад на нас тоже напали бедуины, и мне удалось утрясти это.
– При помощи денег.
– Все решается при помощи денег.
– Но не с туарегами.
– Те тоже были туарегами.
– Видимо, туареги бывают разными. Мы ему предложили деньги, и он отказался.
– Подыщите другой способ.
– Он сам предложил. Все, что ему надо, – отрубить правую руку этому козлу.
– Однако ваш туарег большой оригинал… Ну что же, в этом мы не можем пойти ему навстречу.
Алекс Фаусетт вытащил из серебряной шкатулки толстую гаванскую сигару и не спеша принялся раскуривать ее. То, что ему рассказали Хабах и Клос, не укладывалось ни в какие рамки.
– Сейчас нам важно выиграть время, потому что мы ни под каким предлогом не можем остановить гонки, – наконец сказал он. – Они должны закончиться в Каире, и посему будем считать случившееся не более чем рядовым инцидентом.
– А что мы скажем, когда нас спросят, куда делись три машины с экипажами?
– Не вижу в этом проблемы. Как вы знаете, около шестидесяти процентов участников сходят с дистанции. Кто-то из-за аварий, кто-то вследствие усталости. Причина всегда найдется. Не мне вам рассказывать, что, когда гонки заканчиваются, мы еще несколько дней собираем экипажи по самым невероятным местам. После Каира я и займусь проблемой.
– Осмелюсь напомнить, что один из заложников является зятем бельгийского министра. – Ив Клос заерзал на стуле. – А другой – сын крупного итальянского банкира…
– Ну и что? – с нескрываемым раздражением сказал Фаусетт. – Подписав контракт, они становятся просто участниками гонки, а мы со всеми обращаемся одинаково, будь они дети мусорщиков или мультимиллионеров.
– Да, но есть некоторое различие. У детей мультимиллионеров имеются спутниковые телефоны, и они привыкли звонить домой каждый день… А теперь представь, что будет, если они не выйдут на связь. Что я скажу родственникам, когда посыплются вопросы?
– Ты у нас кто? – усмехнулся Алекс Фаусетт. – Ты – уполномоченный по связям с общественностью. Придумаешь что-нибудь. Скажешь, что они не в зоне покрытия, ну, или что-то со спутником… Единственное, что нельзя говорить, так это то, что они похищены бандитами, которые собираются убить их.
– Но почему я должен лгать?
– Потому что тебе за это платят, а мне платят за то, чтобы по крайней мере тридцать процентов из тех, кто вступил в гонку, закончили ее. Если мы сейчас скажем правду – туареги, заложники, кому-то там собираются руку отрубить, – возникнет такой бедлам, что к финишу никто не придет.
– А ничего, что мы рискуем жизнью шестерых невиновных?
– Каждый из них знал, что так или иначе рискует жизнью. В этом-то и привлекательность соревнований. Позавчера один из мотоциклистов сбил насмерть девочку на выезде из селения, а ему самому ампутировали ногу. У нас есть заболевшие, кого-то даже парализовало. Но претензий никто не предъявляет. – Алекс Фаусетт выпустил густую струю дыма и, чуть повысив голос, добавил: – Какие могут быть претензии! Ведь они мечтали пережить приключение! Это их добровольный выбор. И знаете ли, не в моих силах упредить случайности. Если кто-то собьет ребенка, или оставит свои кишки на дереве, или попадется в лапы бандитов, –
