Толстяк сочувственно покивал, почмокал пухлыми губами и сказал:
– Да, честно говоря, вашему теперешнему положению особенно не позавидуешь. Лично я бы завидовать не стал.
– А почему бы вам ни спросить о том, как я вел себя в плену у тех матросов, которые бежали вместе со мной? Как мы вырвались на свободу, как сбили самолет?
– Дело в том, что ваши товарищи… как их там…, – следователь взял со стола несколько листков, поднес их к глазам и прочитал:
– Серк и… э-э-э… Клуг… Да, именно так – Серк и Клуг. Они уже во всем сознались, да… Поведали о том, как их, а вместе с ними и вас, пленили, потом склонили на путь измены, после чего – организовали побег. Про задание, поставленное перед ними, поведали. Вот: «По прибытию на территорию Империю, нам поручено было сплотить вокруг себя группу людей, недовольных режимом, а в дальнейшем организовать серию террористических актов, покушений на высших чинов администрации, а главной целью – физического устранения самого…», – в этом месте следователь воздел правую руку вверх и указал на портрет Императора, висевший на стене. – Да-с, господин барон, вот так вот-с. Вы изобличены своими друзьями полностью, – следователь довольно потер ручки и гаденько хихикнул. – Извольте убедиться, если желаете. Протокольчики вот, и подписи собственноручные… Вот, значит, Серк, а это – Клуг. Хотя, простите! Наоборот! Это Клуг, а это Серк! Так что, теперь слово за вами…
Максим некоторое время сидел неподвижно, молча, наблюдая за спектаклем, а затем потер болевший бок и спросил:
– Простите мою неосведомленность… как мне к вам обращаться?
– О, извините великодушно, господин барон, совсем забыл представиться, – притворно сконфузился следователь. – Ради всего святого… Старший следователь Барум… К вашим, так сказать, услугам…
– Так вот, Барум, – опуская должность, веско произнес Максим. – Во-первых: Серк и Клуг – мне совсем не друзья. Они не могут быть со мной на равных, даже если не принимать во внимание мой титул, а учитывать просто воинское звание. Я – офицер, а они – рядовые матросы. Я всегда и при любых обстоятельствах буду настолько выше их и, простите, вас, что даже намек на какие-то дружеские отношения между нами для меня крайне оскорбителен. Настолько, что даже не должно возникать намеков на них. Это понятно?
– Ну, это просто образное выражение, – попытался перебить его Барум.
– Ну, так и выбирайте выражения! – раздраженно повысив голос, продолжал Максим. – Теперь – следующее. При тех методах следствия, которые я уже успел почувствовать на собственной многострадальной шкуре, для меня совершенно неудивительно появление на вашем столе подобных бумажек. Было бы крайне удивительно, если бы их у вас не было. Таким показаниям, выбитым из моих подчиненных, грош цена. И годны они лишь для того, что бы вы, или кто-то еще применил их… гм-м… скажем, в гигиенических целях.
– Вы не правы, вы абсолютно не правы, господин барон! – запальчиво воскликнул Барум. – Вот, извольте сами убедиться. Здесь написано: «Сей протокол прочитан мною, и подписан без какого – либо давления». Смотрите!
– А-а-а…, – отмахнулся Максим. – Бросьте, господин следователь… От меня-то вы чего хотите? Чтобы я точно такую же чушь написал… без давления… так, что ли? Не дождетесь. Совершенно официально вам заявляю: я не шпион, ни в чем сознаваться не намерен. Не в чем мне каяться! И клепать на своих соратников, даже если они, по каким-то причинам совершили глупость, я не стану. А теперь – воля ваша. Можете меня расстрелять, повесить, утопить или отправить на бессрочную каторгу… у вас выбор широкий. Решайтесь, зарабатывайте свою награду, и пусть вам от этого станет лучше жить.
– Ну, какой вы, право… – огорчился Барум. – Не нужно уж так-то… Давайте-ка мы с вами лучше сейчас успокоимся. Вот вам ручка, бумага. Возьмите и напишите о своих злоключениях. А потом мы сравним вашу исповедь с показаниями ваших дру… простите, подчиненных. Пишите, не торопитесь, а я уж, с вашего позволения, пойду. Вы не поверите, господин барон, сколько у нас сейчас дел. Один заговор за другим. И со всех смутьянов необходимо снять допрос. Спать стали по четыре часа в сутки. Так что, вы не спешите, а когда закончите – кликните охранника. Он позовет меня.
Барум собрал со стола бумаги, запер их в сейф и, позвякивая ключами, неторопливо удалился. Максим остался в комнате один. Некоторое время он собирался с мыслями, а затем взял ручку и скрупулезно, в деталях, изложил свою версию того, что с ним происходило в последнее время. Затем перечитал написанное, кое – что исправил и, откинувшись на спинку стула, удовлетворенно хмыкнул. Его труд получился несколько суховатым для Максима Каммерера, но для барона Турренсока – в самый раз. Собственно говоря, с какой это стати ему писать приключенческий роман? Все по военному – кратко и точно. Тогда-то и там-то произошло то-то и так-то. Без лишних соплей и эмоций, обыкновенный рапорт.
Сейчас его занимал совершенно другой вопрос: как выбраться из того положения, в которое он вляпался, отчасти по своей, отчасти по чужой воле, и как побыстрее вырваться на свободу?
Ситуация, в которой он по прибытию на Острова может попасть за решетку по обвинению в измене Родине, специально с Сикорски не обсуждался. Тогда на это просто не хватило времени. Спешили, не до того было. О возможности такого варианта Максим догадался позже, уже во время побега, да и то, не сам догадался, а подсказал его ему «сидевший» внутри барон Турренсок. Даже, кажется, злорадствовал при этом, негодяй. Хотя, вроде бы, и не должен, разве может злорадствовать обыкновенная бездуховная информация? Но, все же, вляпался, ничего не скажешь! Как говорится, из огня – да в полымя. Но, полностью безвыходные ситуации встречаются крайне редко, так что, пока появилась такая прекрасная возможность – нужно посидеть и подумать, как же ему все-таки выкрутиться.
В том, что он ни в чем добровольно не сознается – это, наверное, его следователи уже поняли. Запугать его – не получится. Значит, они постараются найти какой-то другой путь для своего успеха. Могут, например, попробовать применить к нему ментоскопирование. В Стране Отцов, помнится, подобная техника была на весьма неплохом уровне, и он там выдавал им такие картинки… Но тогда он шел на контакт сознательно, специально, иногда подключая к реальным воспоминаниям яркие образы, рожденные воображением. Другое дело здесь, на Островах. В каком состоянии у здешней науки находится изучение мозга – можно только гадать, но при любом раскладе, эту технику можно обмануть – было бы желание, да определенные навыки. И то, и другое, у него, безусловно, есть. Главное – полнейшая концентрация сознания, и умение выпустить из него только то, что захочешь сам. Пусть проверяют, так он им такого «навспоминает», что впору будет вручать орден!
Но до ментоскопирования дело не дошло. Хлопнула дверь, и перед Максимом опять возник тот самый худой следователь, который так и не соизволил ему представиться, и которого, без всяких натяжек, можно назвать «злым дядей».
– Ну что, написал свою сказочку? – спросил он хмуро, усаживаясь на свое место.
Максим молча подтолкнул ему свои записки. Следователь взял их в руки, некоторое время читал, затем хмыкнул, и брезгливо бросил на стол. Прежним, лишенным эмоций голосом, он произнес:
– Я вижу, ты так ничего и не понял. Тебя ведь просили написать правду и ничего более. А она заключается в том, что ты – платный или идейный – это не столь уж важно – агент Отцов. Вот и все. Именно такую правду ты и должен был написать. О том, как и при каких обстоятельствах тебя завербовали. И все.
– А какие у вас есть основания подозревать во мне изменника? – спокойно спросил Максим. – Что у вас есть на меня?
– У меня есть двое, подчеркиваю, двое свидетелей твоего преступления. Они, правда, тоже изменники, и как свидетели, так себе, слабоваты. Для военного трибунала их показания вряд ли сойдут. Но, лично мне на них наплевать. Мне нужен ты и я сделаю все, чтобы тебя упрятали в лагерь, лет так на пять – семь.
