Рассматривая черты лица любимой, словно та была ниспосланным ему ангелом, лидер должен был произнести свою исповедь перед ней, как запоздалый ритуал после свершенного греха. Леонардо вновь подавил в себе нарастающее отчаянье и сделал шаг навстречу. Ева не шелохнулась и была настоль близка от него, что ей приходилось задирать голову кверху. Он почувствовал исходящий от нее нежный цветочный аромат, и внутри широкой грудной клетке зародилось тепло. Рядом с ней ему всегда становилось тепло. Позволив себе на краткий миг насладиться дозволенной близостью рядом с дорогим созданием, Лео произнес:
— Я долго думал… точнее — я знал это с самого начала. Даже в юности я не тешил себя надеждами — когда-нибудь являться частью общества и быть среди людей, не говоря уже о том, чтобы стать тем, кого полюбят. И все эти годы мне хватало того, что у меня было. Отец был добр к нам и дал цель, предназначение. Наполнил нашу жизнь смыслом. Мы росли с глубокой убежденностью, что этого должно быть достаточно. И так оно и было. Но потом появилась ты. — Лидер поддался порыву и, еле касаясь, бережно провел пальцами по локону влажных волос.
— Никогда не забуду нашу первую встречу. Такая маленькая, хрупкая, но при этом ты смогла пригвоздить меня к месту одной лишь силой взгляда. Что-то мне подсказывало — находиться рядом с тобой сулило опасность. Но меня влекло к тебе, и с каждым днем становилось все сложнее сопротивляться этому… тебе. Ты постепенно заполнила собой пустоту, с которой я свыкся и уже давно перестал ощущать внутри себя. Ты появлялась в каждой моей мысли, в каждом сне. Ты стала всем моим смыслом. Надеждой. Любовью. Мечтой, ради которой стоило жить. Больше всего на свете я хотел, чтобы ты была рядом. И буду всегда этого желать. Что бы ни случилось.
Комнату освещал легкий приглушенный свет ламп, и от них ее глаза переливались загадочным свечением. Казалось, что именно она являлась источником света, озаряла все вокруг и изгоняла собой тьму, которая поглощала его в её отсутствие.
Леонардо смотрел в омут расплавленного шоколада и видел там надломленную, практически сокрушенную веру. Неужели она до сих пор верила в него? Как побитый градом и чудом выживший цветок, она неуверенно распускала свои лепестки, прогоняя муку из взгляда. Он любовался ею, не в силах передать всю силу своего сожаления и описать то, как отчаянно скучал по ней, как мучился и страдал вдали от любимой, как тяжело далось ему это решение.
Черты лица Евы смягчились, в них больше не было ни страдания, ни печали, ни тоски. В ней было только тепло. Долгожданное и желанное им тепло. Прикрыв глаза, лидер глубоко вздохнул, готовясь к дальнейшему признанию.
— Я долго не признавал в себе чувств. Но уже не мог их остановить, потеряв над ними контроль. Стоило мне чуть не лишиться тебя, как тут же осознал доподлинно и ясно, что люблю тебя. Всем своим существом. Неизменно и навсегда. Раньше я думал, что любовь — это то чувство счастья, которое у тебя возникает рядом с другим. Но не счастье определяет это чувство, а сила боли, когда ты лишаешься любимой. Отныне мне нигде не будет места, если рядом нет тебя.
Звериная сущность внутри него металась из угла в угол, предвещая опасность, умоляя закончить на этом, замолчать и прижать любимую к груди. Стальное кольцо сжало горло лидера, но он должен был открыться перед ней и продолжил:
— Но понимание нашего положения не оставляло меня, ведь я знал, что не должен привязываться к тебе. Не должен влюбляться. И до последнего надеялся, что ты не будешь испытывать ко мне взаимных чувств, что, когда придет время расставаться, тебе не будет так же больно, как и мне. Ведь я знал, на что буду обречен, и страшнее всего — на что обреку тебя. Я сделал выбор из двух единственно возможных вариантов: наше расставание было меньшим из зол, что я бы причинил тебе.
Легкая улыбка сползла с губ Евы, и в любимых карих глазах постепенно отразилось ошарашенное понимание.
— И ты все это время планировал наш разрыв. Ждал подходящего момента… — она тихо проговорила, скрывая свою болезненную горечь за пушистыми ресницами. И не ожидала от него ответа. Тень легла на ее лицо, и он прежде не видел более потерянного существа.
Но лидер был вынужден сказать ей всю правду, какой бы она ни была тяжелой.
— Да.
Ева опустила голову, и Леонардо показалось, что она стала смеяться, но вскоре понял, что это было рыдание: задушенное и беззвучное, сотрясавшее обнаженные плечи. Она выронила одежду из рук и спрятала побледневшее лицо за дрожащими пальцами. Его разрывало на части от того, что он был причиной ее слез и страданий и не способен был впитать в себя боль Евы.
Дыхание девушки было рваным и шумным, прерываясь с каждым еле слышимым всхлипом, и она смогла выговорить:
— Уйди…
— Прошу, пойми. Я должен был отпустить тебя. Должен был вернуть к людям. Не мог оставить тебя себе. Не мог поступить иначе. Думал, что…
— Уйди, — Ева пошатнулась, прислоняясь к стене, согнулась и осела на пол, сжимаясь в комок. Он припал на колени возле нее, боясь прикоснуться, и не знал, как успокоить, как все исправить. Лео бы сберег Еву от всего мира, но сейчас она закрылась от него.
— Думал, что поступаю правильно, что так будет лучше для тебя. Прошу, позволь мне все исправить. Я люблю тебя больше всего на свете…
— Уйди! — она прокричала, пряча лицо в коленях, и сжала голову руками, не желая слушать его мольбы.
— Прости меня, — сокрушенно взмолившись, Лео надеялся унять ее агонию, но Ева не отвечала. Он попытался обнять ее, усадить к себе на колени, как в тот же чудный день их первого свидания, но девушка сжалась еще сильнее.
Нехотя лидер поднялся с колен, понимая, что не заслуживал получить от нее прощение.
Он закрыл за собой дверь, но не смог от нее отойти, прижимаясь лбом к прохладной поверхности, разделяющей их, как каньон Долины Маринера. Внутренняя дикая сущность ревела и скулила в нем вместе с ней.
Ближе к утру рыдания и всхлипы стихли. Лео продолжал стоять у дверей, надеясь, что Ева все-таки смогла заснуть. А он так и не сомкнул глаз, не представляя, как загладить свою вину.
***
Лео никак не мог успокоиться. В бессчётный раз он нажимал на кнопку электрического чайника и снова подходил к закрытой комнате, надеясь услышать пробуждение Евы в шелесте белых простыней. Рука поднималась постучать костяшкой пальца о дверь, но вновь опускалась, боясь нарушить ее хрупкий покой.
Время близилось к закату. Дони нашел для них подходящее место привала, и все его воссоединенное семейство готовило ужин на костре.
Собравшись с духом, он все же постучал, но не получив разрешения, решил осторожно войти. Стоя на пороге, он вслушался в размеренное дыхание девушки. Она спала, свернувшись калачиком под одеялом. Присев возле кровати, он протянул руку, погладив Еву по плечу. Услышав ее глубокий вздох, Леонардо рискнул развеять тишину:
— Тебе нужно поесть.
— Не хочу, — не шелохнувшись, Ева устало ответила.
— Я сделаю чай. Скажи — какой ты хочешь?
Вместо ответа тонкие пальцы девушки сжали уголок одеяла и подтянули его выше, практически скрывая от него видимую часть профиля.
— Я зайду чуть позже, хорошо?
Леонардо захотелось вновь объясниться перед ней, сказать, что заблуждался, был не прав и намеревался просить прощения, но чувствовал, что Еве сейчас был больше нужен отдых, нежели его оправдания в случившемся. С тоской рассматривая силуэт под покровом шелковистых простыней, он кивнул и вынужденно ушел, притворив за собой дверь.
***
С каждым прошедшим днем становилось все сложнее налаживать контакт. Что бы он ни делал: караулил у ее дверей, следовал за ней тенью, приносил чайные подношения, пытался заговорить — все это, казалось, только усугубляло положение. Ева отдалялась от него, и он ничего не мог с этим поделать.
Лидеру необходимы были решительные действия.
«Приготовь ей улитки», — сказал Майк на просьбу брата дать ему совет по покорению сердца возлюбленной. В его воображении тут же всплыла неаппетитная картина тушеных брюхоногих моллюсков, но гений поварского дела, увидев искаженную гримасу лидера, лишь фыркнул от смеха и поведал свой секретный рецепт выпечки.
