Маргарита Андреевна расставила на столе тарелки, закуску, разложила приборы, поставила бутылку коньяку и белого сухого вина и как бы между прочим спросила Юлю:
— Отец не в духе?
— Как видишь, — просто ответила Юля.
— Что-нибудь на работе?
— Естественно.
— Н-да, раньше он ко многому относился легче, — заметила Маргарита Андреевна. — Ко многому. Ну, а когда же ты пойдешь в отпуск?
— По плану. В конце месяца.
— Путевки, надеюсь, уже заказаны?
— Игорь ими занимается. Наверно, все будет в порядке.
— А меня, ты представляешь, не пускают на Золотые пески. Врачам почему-то не понравилась моя щитовидка. А я ничего не чувствую, — пожаловалась Маргарита Андреевна.
— Поедешь в Прибалтику. Разве там хуже?
— Не хуже. Но мне тоже хотелось немного загореть. Что они нашли в этой щитовидке? — Юля не успела успокоить мать: в дверях кабинета появился Александр Петрович. Маргарита Андреевна спохватилась: — Несу, несу жаркое.
— Давно пора, — проворчал Кулешов и сел за стол. Он налил себе рюмку коньяку, выпил, поддел на вилку шляпку белого маринованного гриба, не торопясь прожевал его и вдруг объявил: — Ну вот и Игорь приехал.
И тотчас в прихожей раздался звонок. Юля сделала вид, что увлечена телевизором и ничего не слышит. Дверь Игорю открыла Маргарита Андреевна. В течение дня Юля разговаривала с мужем по телефону уже несколько раз. Не вдаваясь в подробности, рассказала ему о своей неудаче и уже выслушала в ответ немало всяких замечаний, потому сейчас не спешила продолжать этот неприятный, а главное, как ей казалось, совершенно никчемный разговор. Но он возобновился, едва Игорь сел за стол. Молчал Александр Петрович, хоть на душе у него весь этот день, и особенно после разговора с Ачкасовым, кошки скребли. Молчала юля. Но Игорю непременно надо было высказать то, что он думает по поводу всей этой истории с измерителем. И он, не обращая внимания на настроение тестя и жены, обрушил на них целый каскад сердитых реплик.
— Не понимаю, как можно было допустить такое безответственное отношение к выполнению столь важного задания? — взволнованно заговорил он, недоуменно пожимая плечами. — Идет решающая фаза испытаний… В части присутствует куча сотрудников КБ. И в результате самое настоящее наплевательское отношение к делу!
«То есть как это «наплевательское»? — чуть было не сорвалось с языка у Юли. Но она промолчала.
— Да, да! Самое наплевательское! — повторил Руденко.
На этот раз Юля не выдержала.
— Ты кого конкретно имеешь в виду? — спросила она.
— Я говорю вообще!
— Тогда объясни, как можно было предвидеть этот случай? — потребовала Юля.
— Не знаю.
Юля усмехнулась. Манера мужа говорить «вообще» была ей знакома очень хорошо. В начале их совместной жизни Юля, правда, ее не замечала и слушала мужа с большим интересом. Но потом эта манера явилась для нее весьма неприятным открытием, а позднее у Юли и вовсе выработалось к ней стойкое ироническое отношение. Понимал ли это Игорь, чувствовал ли проявление иронии в ее молчании, сдержанных улыбках — Юля не знала. Чаще всего ее казалось, что Игорь вряд ли даже подозревает об этом. Будучи человеком самоуверенным, он никогда не сомневался в том, что его слово вдруг придется не к месту или не окажет своего действия на слушателя. И он говорил. Вещал. А все, как правило, его слушали.
— Что могла бы, по-твоему, сделать я? — продолжала допытываться Юля.
— Тоже не знаю. Не думал.
— Тогда к чему эти упреки?
— А вот Бочкарев мог, — спохватился вдруг Игорь. — Многое мог. Я совершенно уверен, что вы не провели с испытателями ни одного совещания. Ни разу не собрали их. Не поговорили…
— О чем?
— Надо было напомнить им об ответственности. Разве это не сыграло бы своей роли? Да самый элементарный инструктаж непосредственных исполнителей, проведенный любым из вас…
— Их и без нас держат там в ежовых рукавицах, — заметила Юля.
— И тем не менее поразительный факт налицо! И больше того, я глубоко убежден, что в какой-то мере этот случай произошел потому, что Бочкарев даже там, на испытаниях, не отказался от своего предвзятого мнения о новом образце.
— Ну знаешь, упрекать в недобросовестности Бочкарева ты просто не имеешь права! — решительно заявила Юля.
— Почему?
Но Юля, и так уже пожалев о том, что ввязалась в этот разговор, вместо ответа лишь ниже склонилась над своей тарелкой.
— Ты вспомни, каким активным был он, когда мы испытывали его датчики на аэродроме в Есино! Тогда ни одна мелочь не ускользала от его глаз. Помнишь? — запальчиво продолжал Игорь.
Юля помнила. Бочкарев прекрасно организовал тогда их работу. Но и здесь, у танкистов, он тоже не сидел сложа руки. И здесь он сам, хотя по положению старшего мог бы этого и не делать, неоднократно выезжал в танке и на стрельбу, и на вождение. Но даже не это, явно несправедливое, нарекание в адрес Бочкарева заставило сейчас замолчать Юлю. Игорь знал, Юля уже сообщила ему, что и второй образец «Совы», по оценке испытателей, не оправдал возлагаемых на него надежд. И уж если надо было говорить сейчас о результатах испытаний, то, очевидно, в первую очередь об этой главной и основной неудаче. А не хвататься за историю с поломанным измерителем, как за спасательную соломинку. По мнению Юли, это выглядело по меньшей мере постыдно. Ибо ведь в общем-то пока никто не тонул.
Ответил Игорю неожиданно Александр Петрович.
— Я тоже думаю, что Бочкарев мог бы навести там порядок потверже. Но обвинять его в таком смертном грехе, в каком, Игорь, обвиняешь его ты, я не склонен, — не глядя на зятя, проговорил он.
— И напрасно!
— У меня для этого просто нет оснований.
— Вы слишком добры к людям, дорогой Александр Петрович.
— Я много лет знаю Бочкарева как принципиального человека.
— Однако и то неопровержимо, что в Есино при испытаниях датчиков у Бочкарева налицо была, так сказать, его личная заинтересованность в успехе. А сегодня такой заинтересованности нет. Можно взглянуть на факты под таким углом зрения?
— Не хотелось бы… — откровенно ответил Кулешов.
— А почему ты молчишь? Знаешь лучше нас всю ситуацию и молчишь? — обратился Игорь к жене.
— Я устала, — коротко ответила Юля.
— Верно, верно, — вмешалась в разговор Маргарита Андреевна. — Неужели вам на работе не хватает времени для этих разговоров? Дома можно было бы поговорить и о чем-нибудь другом.
— Можно, Маргошенька, — поддержал жену Кулешов. — К тому же пока у меня на столе не будет ленты с контрольными записями измерителя, всякие разговоры вообще преждевременны. Так что давай-ка, дорогой зятек, сыграем мы с тобой партию в шахматы.
