— Джонни! Эй, Джонни!..
— Что?
— Давай!
Разумеется, тот был не в восторге.
Ночь, прячась в кюветах, неслась навстречу грузовику. Ровный гул мотора сливался с шумом ветра, стрелка спидометра неподвижно застыла на цифре 90…
— Ну, давай! И не забудь — сбавишь газ, и мы взлетим.
Передача полномочий закончена, Джонни брошен в ночь и несется в погоне неизвестно за чем: то ли за чеком, стоимость которого равна свободе, то ли за смертью. Как собака с консервной банкой, привязанной к хвосту. Но их «банка» — с особыми консервами.
Джонни сел за руль, стал шофером грузовика. Честно говоря, до сих пор он был скорее пассажиром, С этой минуты грузовик принадлежал ему. Он откинулся назад, попробовал держать руль и так и эдак, потом, наконец, устроился, твердо схватив руль снизу. Так вроде удобнее.
Теперь уже он требовал внимания:
— Сигарету, старик!
Трижды глубоко затянувшись, он выбросил сигарету в окно: этой ночью табак горчил, раньше он такого привкуса не замечал. Делать ему было особенно нечего — только вести прямо, но на такой скорости лучше не курить.
Немного погодя он повернулся к Штурмеру, откашлялся. Такое сказать нелегко.
— Слушай!
— Что?
— Спасибо тебе.
— За что?
— Что не оставил меня на дороге, когда я бросил тебя одного на виражах. Ты свой парень, Жерар.
— Ба!
— Да, да, ты славный малый. Но вот увидишь, теперь я тебе помогу. Как следует помогу.
— Ладно, ладно…
Когда его напарник прикорнул в углу, Джонни начал напевать забытую песенку далекого детства:
От Плоешти до Георгиу
Странствовал я двадцать лет
И за это время за-ра-ботал
Двадцать золотых монет…
— Жерар! Послушай, Жерар!
Джонни ведет грузовик уже больше часа. Последние два километра перед грузовиком, совсем низко над землей, вьется полоска пыли. Она не ухудшает видимости, но говорит о том, что впереди что-то есть. Что-то довольно большое, движущееся не очень быстро, иначе пыли было бы больше.
— Жерар! Черт тебя подери!
Джонни в отчаянии. Скорость нельзя снизить, не то грузовик тряхнет и он разлетится в прах, а впереди какое-то препятствие, о котором он еще ничего не знает, кроме того, что оно существует и приближается: пыль становится гуще.
— Жерар!
— К черту! — отвечает, наконец, проснувшийся Жерар и тут же добавляет: — Что там еще стряслось?
Впереди ничего не видно. Только что ярко светившая луна куда-то скрылась. Однако француз довольно быстро соображает, что сейчас что-то произойдет. Облачка пыли он заметил сразу. И потом этот загадочный красный свет над самой линией горизонта. Он протер глаза. Сомнений не было.
— Впереди — Луиджи. И он едет медленно, если совсем не остановился.
Глаза Джонни неподвижны. Он пытается взглядом просверлить темноту, чтобы обнаружить за ней нечто более материальное, более твердое. Обо что он разобьется. Невольно он отпускает педаль газа — скорость начинает угрожающе падать — делает именно то, чего нельзя делать. Жерар наступает ему на ногу, прижимая ее к полу.
— А ну, пусти-ка!
Джонни оставил свое место с гораздо большей поспешностью, чем стремился его занять. Жерар угрем проскользнул под ним и взялся за руль.
— Ты знаешь точно, где мы?
— Седьмую насосную проехали примерно пять минут назад.
Да, здесь есть насосные станции. Действующие и не действующие. Они расставлены вдоль нефтепровода, от самой дальней вышки до набережной Лас Пьедраса, чтобы поддерживать постоянное давление.
Восемьдесят в час. Надо держать восемьдесят — это главное. До последнего мгновения, пока не возникнет препятствие. Тогда придется решать.
Внезапно Джонни кричит:
— Фары потухли!
— Не ори так. Это я их выключил. Без фар сейчас дальше видно.
И правда. Тропическая ночь не бывает абсолютно темной — слишком много звезд. Жерар определил общую линию дороги — это плевое дело. Он закрыл глаза, а когда открыл их через три секунды, стена, на которую натыкались лучи фар, расступилась. На ее месте появился неясный, призрачный пейзаж тянувшийся до самого горизонта. И первое, что заметил Жерар, были гирлянды красных лампочек, которые катились впереди, в двух метрах над землей. Жерар включил фары.
— У нас есть время. Пока мы их догоним, пройдет не меньше пяти минут. Черт, не повезло!.. Еще бы полчаса, и они пришли бы в Лос Тотумос раньше нас.
— Что думаешь делать?
— Попробую обогнать. При их скорости они вполне могут податься на обочину и пропустить нас.
— Им придется совсем съехать с дороги.
— Будем надеяться, что они так и сделают.
Начинает звучать клаксон. Отчаянный вой, сливающийся с завыванием ветра. Крики грузовика, вначале беспорядочные и невнятные, постепенно приобретают стройность. Короткий гудок, длинный, короткий — серия условных знаков всех шоферов на таких дорогах:
— Внимание! Внимание!.. Уступи мне дорогу, уступи мне дорогу… Иду на обгон… Иду на обгон…
Снова беспорядочный рев гудка. Если те и не поймут, то хотя бы будут предупреждены. Орите, гудки, орите сильнее, напугайте их, если они вас не понимают, орите!.. Сирена прямо-таки взвыла, пронзительно, оглушающе…
— Послушай, перестань-ка сигналить! — просит Джонни.
Теперь они не только всматриваются, но и вслушиваются, пытаясь различить доносящиеся до них звуки. Но ветер воет, и, может быть, им только чудится, будто они слышат удары каждой песчинки, вырвавшейся из-под колеса и бьющей по крыльям и по шасси.
Впереди, метрах в пятистах, а может, и ближе, на фоне неба уже ярко выделяются гирлянды красных лампочек: первая машина близко. Но Луиджи не отвечает. И дорога становится уже. Этого только не хватало!
Жерар снова начинает сигналить. Длинный, короткий, еще и еще раз.
— Послушай, — говорит Джонни, взяв его за локоть.
Сейчас он почти овладел собой. Он слишком занят, чтобы бояться. На страх не остается времени, и он забывает о нем.
— Послушай!.. Кажется…
В самом деле. Похожий на гульканье младенца сигнал, дрожащий, невнятный и в то же время хриплый. Но в нем чувствуется какой-то ритм. Это знак того, что Луиджи понял и отвечает. Но почему он не уступает дорогу? Расстояние между машинами двести метров, и при такой скорости столкновение почти неминуемо.
— Что он там сигналит? — спрашивает Джонни, сообразив, что это азбука Морзе, которой он не знает.
— Э… с… п… р… а… Эспера, подождите… Он передает, что все пропало. Прыгай или молись.
Джонни не отвечает, но и не прыгает. Его губы беззвучно шевелятся, потом он закрывает лицо руками, и руки его белее, чем саван на мертвеце. Красный свет лампочек уже отражается в ветровом стекле. Еще несколько секунд… Жерар сглатывает слюну. Джонни бросает последний взгляд и разевает рот, видимо решив умереть, захлебнувшись криком.
