Ужин подошел к концу. Шоферы поднялись. Сытые и отдохнувшие, они чувствовали себя лучше. Луиджи с Бимбой выезжали первыми, следом за ними, с интервалом в час, отправлялись Штурмер и Джонни.
— Вы не по всей стране проедете? — блеял мэр, сопровождавший их до площади. — Всегда одно и то же: сумасшедшие иностранцы — согласиться умереть за деньги, а на деле-то умираем мы, и никто нам за это не платит.
Подошел священник и присоединился к мэру:
— Вы не имеете права… В нашей деревне семьсот человек. Женщины, старики, невинные дети. Вечной душой вашей заклинаю вас…
— Проклятье, эта сволочь еще накличет на нас беду! — воскликнул Бимба. — Что ты каркаешь, мы ведь пока не взорвались, правильно? И неизвестно, взорвемся ли. Поэтому заткнись-ка, ваше преподобие, все твои прихожане обделаются от страха. Мы поехали…
— Но вы не имеете права… Для вас специальный объезд… Я буду жаловаться в компанию!
— А-а, пошел ты! Если мы взорвемся, не на кого будет жаловаться и некому отвечать. А если все сойдет благополучно, можете идти с вашими жалобами куда угодно, никому до вас не будет дела.
Итальянцу Луиджи конфликт со священником был донельзя неприятен. Он вмешался:
— А в каком состоянии этот объезд?
— В отличном, мистер, в отличном, — заверил священник. — Вчера там прошли бульдозеры, дорога даже лучше, чем главная улица, гораздо лучше!
— Пойдем посмотрим. Если объезд действительно в порядке, что нам стоит свернуть? Может, там даже проще набрать скорость.
И в самом деле, в двадцати метрах за первыми домами начинался объезд, с виду прямой и хорошо расчищенный. Он огибал все селение плавной дугой, уходящей в ночную тьму. Красная стрелка, которую Жерар не заметил при въезде в Лос То-тумос из-за пыли, указывала начало объезда. Ограничения скорости не было.
Мужчины раздумывали. В конечном счете это всего каких-нибудь пять—шесть километров лишку, и дорога, похоже, гладкая, как каток. Идеальный отрезок для разгона перед выездом на гофрированное железо.
Священник настаивал. Мэр исчез сразу же, как только речь зашла об объезде, очевидно целиком полагаясь на красноречие падре. Как-никак это его профессия.
У этого старика в сутане было доброе лицо.
Особенно глаза, нежные и печальные. И говорил он так мягко:
— Я человек старый… Мне-то чего бояться? Но эти бедные люди, их дома, их дети… Я всю ночь стоял и молился, чтобы с ними ничего не случилось. Пощадите их. Вы мужчины, вы знали, что делали, когда взялись за это. Но они-то тут при чем?.. Поезжайте в объезд. А я опять помолюсь… За вас…
— Заткнись, — сказал Бимба. — За войну я таких святош навидался досыта. Я им больше не верю.
— Замолчи ты, дьявол тебя побери! — взорвался набожный Луиджи. — Хорошо, падре, мы поедем в объезд.
Никто не уполномочивал Луиджи говорить это от имени всех. Но, вообще-то говоря, речь шла и о его шкуре. И это давало ему определенные права. Никто не стал протестовать.
— Спасибо, сын мой, спасибо за моих овечек, — проговорил старик. — Бог тебе воздаст. Я благословляю вас, буду молиться за вас все время. Вот увидите: даже если вы сами не веруете, мои молитвы принесут вам удачу.
Один за другим два чудовища пятятся к началу объезда. Никогда еще грузовики не казались такими большими — наверное, из-за того, что вся тяжесть ночи навалилась на гирлянды красных огней, на красные тени машин.
Луиджи едет первым. Он помахал приятелям рукой, дважды газанул вхолостую, потом сбросил газ до малых оборотов, чтобы включить первую скорость. Прижав к полу педаль сцепления, он наклоняется, высовывает голову из кабины и говорит:
— Прощайте, падре. И благословите нас, нам это пригодится.
Священник отступает на шаг—другой и вдруг сразу воздевает руки к небу. Свет красных лампочек словно облачает его в пурпурную ризу.
— Благослови вас бог, — он чертит правой рукой огромный крест. — Во имя отца и сына…
Напрасно они делают безразличный вид, они слушают. Они даже взволнованы. Кроме Бимбы, который вполголоса обрушивает на бога все известные ему оскорбления.
— …и святого духа.
— Аминь, — отвечает Луиджи, отпуская педаль сцепления.
При свете фар белая поверхность дороги кажется почти блестящей. Темная масса грузовика медленно уплывает в ночь.
— Завел бы ты грузовик на объезд, — говорит Жерар напарнику. — Оставим его там, а сами вернемся в деревушку, отдохнем еще немного. Можно даже вздремнуть. Через час господин кюре нас разбудит.
— Тебе бы только дрыхнуть, — протестует Джонни, садясь за руль.
Штурмер остается наедине со стариком.
— Вы разве не сразу уедете? — спрашивает тот.
— Нет. Для безопасности мы едем с интервалом в один час.
— Но…
Он хочет что-то сказать, однако умолкает на полуслове. Ему явно не по себе. Жерар ничего не замечает, А на Джонни бог знает почему напал стих: ему захотелось поставить машину не где-то позади, а именно так, чтобы задний борт касался стрелки указателя. Грузовик хоть и недогружен, однако его не развернешь, как спичечный коробок. Джонни потеет на совесть.
Но что это? Кажется, грузовик Луиджи возвращается. Да, так оно и есть! На подножке стоит индеец и держит в руке деревянный щит, белый с черными буквами. Бимба спрыгивает на ходу. Он бледен от ярости.
— Где этот падре? Где этот вонючий ублюдок из борделя их сволочного бога?
— В чем дело? Что он тебе сделал?
— Посмотри!
Вырвав щит у индейца, Бимба потрясает им перед носом Жерара.
— «Внимание! Скорость минимальная! Дорога в плохом состоянии. Опасно! Внимание! Внимание!»
— Вот что эта сволочь сделала! Он боялся, что если мы увидим щит, то поедем через его вонючий приход. Испугался за свою драгоценную шкуру, за свой дом и всех этих золотушных, которых он обирает. Где этот гад, я убью его, прежде чем подохну сам…
Подошли жители деревни. Здесь и трясущийся мэр; впрочем, он и до этого весь дрожал. Жерар схватил его за грудки.
— А ты, ты ведь тоже нас умолял не ехать через твою вшивую деревню!..
Лицо старика становится грустным.
— Я только не хотел, чтобы вы ехали через деревню. Но туда я вас не направлял…
— А надпись все-таки убрали?
— Нет, это не мы. Это все падре.
— Ты с ним заодно, старый негодяй!
Жерар яростно трясет старика, и глаза его мечут молнии. Но старик бесстрашно смотрит ему прямо в глаза. Жители деревни приблизились. Они хотят заступиться за своего мэра, но не осмеливаются. Только один молодой парень поддерживает старика.
— Это падре все сделал. Была даже табличка, прибитая под стрелкой Посмотрите сами, там еще видны следы гвоздей. А он ее сорвал…
