— Видите ли, — застенчиво сказала Лиза. — Слишком много кафедр, а я не могу понять, к чему лежит душа.
— Хм, — Донеро почесал в затылке, сдвинув шляпу на лоб. — А как вы относитесь к географии? Привлекают вас острова, океаны, рифы, глубоководные впадины?
Россиянка встрепенулась:
— Впадины? Рифы? Очень даже! Но я и не подозревала, что в Академии есть такая кафедра!
— Это потому, что она в глаза не бросается, — самодовольно отозвался профессор. — Если голову задерешь, и то не разглядишь. Поэтому о ней частенько забывают. Там она, — Донеро многозначительно ткнул пальцем в потолок. — Я вас проведу, если только вы согласны.
— Согласна! Согласна! — зааплодировала Лиза. Зачарованный неф оправдал себя, хотя отзывы о нем в основном отдавали ересью и мистицизмом, и большинство студентов панически боялось его навещать. Сложно было предугадать, что или кто встретится тебе в стенах этого капризного, изменчивого зала, у которого, словно у какого-нибудь привереды, было семь пятниц на неделе.
На восьмом этаже Донеро остановился, чтобы перевести дух. Его котелок съехал набекрень, а лоб покрылся испариной. Лиза опасливо глянула в пролет.
— А не высоко ли мы забрались?
— Хе-хе, это еще только начало, — ухмыльнулся географ. — Дальше — выше! Недаром мою кафедру прозвали вторым Эверестом!
«Самая высокая точка… — подумалось Джейн. — Значит, не погрешила книга предсказаний. Значит, и мне она всё верно предрекла».
Следующий ее шаг пришелся на изрешеченную металлическую ступеньку. Краска на стенах пооблезла, бетонная лестница осталась внизу. Из приоткрытого в крыше люка сочился дневной свет. Джейн держалась стойко, хотя ужасно боялась высоты. А Донеро чувствовал себя хозяином ситуации ровно до тех пор, пока взорам учениц не предстало его жилище. Первым, что сказала Лиза, высунувшись из люка, было:
— Ой! Вот те раз! Избушка на курьих ножках! — Произнесла она это с петербургским акцентом, ничуть не заботясь о слухе окружающих. Мнительный Донеро отпрянул от нее и, к величайшему удивлению Джейн, с тем же акцентом отпарировал:
— Чур меня! Если это избушка на курьих ножках, то я, ни много ни мало, Бабка Ёжка! А коли так, то мне надо опасаться самого себя, что ни в какие ворота не лезет!
Джейн в русском языке аза в глаза не знала, поэтому их разговор привел ее в откровенное замешательство. «Главное, Лиза нашла свое призвание», — сказала она и бесшумно ретировалась, как принято у англичан.
Чтобы попасть в «избушку на курьих ножках», требовались скорее сноровка и недюжинное терпение, нежели сказочный призыв Ивана-Царевича. И усмирять следовало отнюдь не пресловутого змея, а всего-то веревочную лестницу, но очень своевольную веревочную лестницу. Лиза одолела ее лишь после десятой попытки, с горем пополам добралась до входа в маленькую шаткую будку, и на нее пахнуло древесной амброй. «Курьи ножки» представляли собой не что иное, как ввинченные в крышный настил толстые пружины, приплясывающие на ветру и немилосердно раскачивающие будку географа. Внутри будка была вдоль и поперек исполосована картами: физическими, политическими, экономическими. Ковер заменяла карта океанских течений, и при этом южное пассатное течение начиналось от входа, следуя красными пунктирными стрелками в гущу разноцветных подушек, сваленных под окном. Старый деревянный барометр показывал «переменно», компас, намертво приклеенный к столу, шалил. Любой здравомыслящий критик заявил бы, что в таких условиях невозможно работать, и оказался бы прав. Те, кто не знаком с Донеро, сказали бы, что он лодырь, и в этом имелась бы доля истины. Никто столько не отдыхал, как он. И в то же время никто так не погрязал в исследованиях, как чудаковатый географ. Он не отделял отдыха от трудов, ибо за работой он расслаблялся.
Донеро был субъектом во всех отношениях странным. Его поступки зачастую не поддавались логическому объяснению, и даже сам директор порой пожимал плечами. Лизе достался на редкость непредсказуемый учитель. Он то впадал в депрессию и тащился в Зачарованный неф, чтобы там утолить тоску, то вдруг вскакивал и на всех парах мчался к книге предсказаний, то без предупреждения укатывал в заморские страны, предварительно запихав в чемоданчик для вещей всю свою коллекцию шарфов. Но, надо заметить, выносливостью он отличался непревзойденной: мог пролежать на холодном ветру целую ночь лишь потому, что так сподручнее высматривать созвездия. О морской болезни знал лишь понаслышке, а в существование гриппа и бронхита так и вовсе отказывался верить. В нем удивительно сочетались два несовместимых качества: экстремал, жадный до новых впечатлений, он был крепче самой стали и при этом любил изящество и утонченность. Его тонкостенный шкафчик просто вспух от обилия всевозможной одежды, хотя предназначался для хранения географической утвари, будь то компас, карты или подзорная труба…
Подзорную трубу Лиза приметила сразу, как очутилась в будке. Повертев ее так и эдак, пристроилась у окна и припала к объективу.
— Ты ее неправильно держишь, — прокомментировал Донеро, развалившись на подушках и прикрыв глаза. — Сейчас кратность увеличения в трубе максимальная, и велик риск того, что твой взгляд упрется в прилавок какого-нибудь китайского торговца.
Недоверчивая по натуре россиянка только хмыкнула в ответ. Но не успел советчик вынуть сигару из кармана, как раздалось дрогнувшее «Ой!» и студентка в потрясении отпрянула от окна.
— Там невесть что творится! Как в программе новостей! — сдавленно прошептала она, уступая прибор учителю.
— То-то же! Не послушалась меня, а я дело говорил, — веско отозвался Донеро. — Ну-ка, глянем… — и он нацелил объектив на восток, заняв позицию у подоконника. — О! Да на острове Хонсю опять землетрясение! Семь баллов по шкале Рихтера! Когда-нибудь вся эта островная цепочка пойдет ко дну… Зато в Иркутске праздник! А на Тибете тишь да гладь. Небольшой дождик над палатками кочевников и пара журавлей по курсу. Эх, до чего же пестра наша планета, до чего разномастна! — не удержался он от восклицания.
— Что же это за труба такая? — недоумевала Лиза. — Всё-всё показывает!
— Ты вот дивишься, а ведь если хорошенько расчистить линзы, то куда больше увидеть можно! В них, в родимых, суть.
Глава 5. Пробуждение Клеопатры
— Ци-ци-кее-кее! — сказала гаичка. — Тиу-тиу-тиу! — и спорхнула в клевер. Теплый ветерок нежно скользил по траве и окутывал натруженные руки Аризу Кей, которая обсаживала маргаритками необъятную сакуру Джулии Венто. Погруженная в свои думы, она не обратила на пернатого никакого внимания.
