— Если жить надоело, прыгай в болото, а меня не впутывай! — заорал он, плюнув в снежное месиво у моих ног.
В одном из вагонов ехал Ларош. Наши взгляды встретились, и я заметил, как он вскочил на ноги. Мгновение спустя Ларош был уже на подножке. Я думал, что пилот выпрыгнет, но порожний состав быстро набирал скорость. Ларош в нерешительности потоптался на площадке тамбура и снова исчез в вагоне.
Мою дрезину опять взгромоздили на рельсы, и я поехал вперед, напутствуемый пожеланиями большей осмотрительности. До Железной Головы оставалось две мили, теперь все вокруг бурлило и кипело, то тут, то там работали группы строителей, трещали моторы. Лабрадор вдруг показался мне полным жизни. Колея, лежащая на щебне, была похожа на игрушечную железную дорогу и блестела новенькими рельсами. Никто не обращал на меня внимания, и я ехал вперед, пытаясь угадать, что представляет собой начальник здешнего лагеря и чего ему успел наговорить Ларош.
В вагоне-столовой горел свет. Бросив дрезину, я вошел туда: дым, народу битком, какой-то мужчина в алой рубахе стоял посреди вагона и глядел вдоль длинного стола.
— Кто это? — спросил я одного из рабочих.
— В красной рубахе? Это Дэйв Шелтон, начальник лагеря. Опять распекает наших.
Шелтон повернулся и теперь смотрел прямо на меня. Потом он кивнул своему помощнику, стоявшему рядом, и что-то спросил. Тот замотал головой. Оба двинулись ко мне, проталкиваясь сквозь толпу рабочих. Я быстро шмыгнул за стол, понимая, что попал в западню. Тяжелая рука ухватила меня за плечо.
— Ты здесь работаешь?
— Нет.
— Тогда какого черта ты делаешь в нашей столовой?
— Ем,— простодушно ответил я, и по вагону пробежал смешок. Шелтон еще больше посуровел, и я быстро добавил: — Я инженер...
— Где твоя карточка?
— Какая?
— Удостоверение, подтверждающее, что ты работаешь на трассе. Как тебя звать? Фергюсон, не правда ли?
Я кивнул, понимая, что отрицать это бессмысленно.
— Так я и думал. Пошли, парень, мне велено отправить тебя обратно на базу.— Он мотнул головой, приказывая следовать за ним, и пошел к двери, но на полпути остановился.
— Джо, твоя дрезина еще на колее? — спросил Шелтон одного из рабочих.
— Нет, я ее убрал. Извините, мистер Шелтон...
— Поставь на путь, повезешь этого парня на 224-ю милю.
Рабочий — огромный парень со сломанным носом профессионального боксера — пошел к двери.
— Могу я поговорить с вами наедине? — спросил я Шелтона.— Это очень важно.
— Что такое? — Шелтон остановился.
— У меня была серьезная причина, чтобы приехать сюда. Дело жизни и смерти.
— Серьезнее, чем железная дорога, здесь быть ничего не может. Я кладу рельсы, надвигается зима, и мне некогда болтать со всякими...
В этот миг к Шелтон у подбежал кто-то из рабочих.
— Дэйв, вас срочно просят в радиорубку,— сказал он.
— Черт возьми! Кто там еще?
— 224-я миля. Запрашивают, сколько уложено рельсов.
— Хорошо, иду,— он обернулся ко мне.— Ждите здесь, в столовой. Побудь с ним, Пэт,— велел Шелтон помощнику, потом спрыгнул с подножки и исчез.
— Эй, возьмите-ка! — вдруг услышал я чей-то голос, и в тамбур к моим ногам полетел чемодан. Это был мой собственный чемодан, и я тупо уставился на него, не веря своим глазам. А минуту спустя раздался голос Лэндса:
— Надо связаться с 263-й...— Все остальное потонуло в гвалте и скрежете. Потом кто-то спросил:
— Зачем впутывать в это Дарси?
— Затем, что у него есть транспорт и время,— ответил Лэндс.
Выглянув из вагона, я увидел его. Лэндс шел вдоль состава вместе с каким-то человеком, которого я не мог разглядеть. «Может, это Ларош?» — подумалось мне. Пэт взял меня за руку.
— Ну, что вы стоите? Пошли в вагон.
— Это был Лэндс,— сказал я.
— Да, Лэндс. Вы с ним знакомы?
Я кивнул. Мне казалось, что Лэндс выслушает меня, если я приду к нему по собственной воле.
— Я должен с ним поговорить.
— Он знает, что вы здесь?
— Да, я же приехал на его дрезине.
— Придется подождать и спросить разрешения у Шелтона. Вы из газеты?
— Нет, я приехал из-за разбившегося самолета. Бриф все еще жив.
— Жив? Каким образом? Его искали неделю, а потом пилот сообщил, что все кончено. Я слышал об этом от Дарси два дня назад. Вы с ума сошли!
Интересно, что думает Дарси? Наверное, тоже сочтет меня умалишенным. Но он провел в обществе Лароша целый час, вез его на 290-ю милю...
— Я должен поговорить с Лэндсом,— без всякой надежды сказал я.
Послышался стук буферов, и наш вагон пришел в движение. Я снова взглянул на чемодан. В нем должны были лежать радиожурналы отца, если, конечно, Лэндс или Ларош не вытащили их. Я потянулся к чемодану.
— Эй! — окликнул меня Пэт.
— Это мой,— пояснил я и тут же прыгнул, успев заметить гримасу изумления на его лице. Я ударился о землю правым плечом и боком, у меня перехватило дух. Вскочив на ноги, я увидел, что Пэт высунулся на подножку и орет на меня, но прыгнуть он не решился: поезд уже набрал ход. Мимо прошел локомотив, платформы с рельсами и краном, потом колея опустела. Я повернулся и зашагал на север. На трассе засверкали фонарики, послышались крики, но я уже успел прошагать полмили и знал, что погоня позади. Черная пустота Лабрадора окутала меня. Рельсы кончились, дальше пошла насыпь с уклоном вперед. Лишь сухой шепот ветра в кронах деревьев нарушал теперь тишину. Насыпь кончилась мили через две, идти стало труднее. Несколько раз я сбивался с просеки, а однажды упал, налетев на ковш от экскаватора, наполовину утопленный в землю.
Через пять минут я влез в какое-то болото. Пересечь его ночью было невозможно, поэтому вернулся назад и свернул на просеку, прорезавшую сплошную стену кедровника. Стало труднее держаться тропы, дважды я врезался в густой подлесок и ломился сквозь него, сбивая с веток снег, который таял и насквозь пропитывал одежду. Я устал, мысль притупилась, ручка чемодана врезалась в обмороженные пальцы, как край стального листа.
В очередной раз сбившись с тропы, я махнул рукой, соорудил из сосновых веток ложе и устроился на нем, чтобы дождаться рассвета. Повалил снег, но он не казался мне холодным, тишь стояла невероятная, во всем мире — ни звука. Я слышал, как падают снежинки.
То ли шум мотора разбудил меня, то ли свет фар. Открыв глаза, я увидел кедровник, залитый сиянием, будто рождественская елка, а чуть погодя чей-то голос произнес:
— Вы, похоже, и есть Фергюсон?
Я сел, ничего не соображая спросонья. На фоне горящих фар резко выделялся силуэт стоящего надо мной человека. Он был широкоплеч и приземист, немного похож на гнома в своей парке. У него было квадратное лицо с резкими чертами, на густых бровях осели снежинки. Нагнувшись, он принялся изучать меня сквозь очки без оправы.
