— Да будут твои слова счастливыми.
Хозяин проводил гостя до калитки и тепло простился с ним.
Если бы Раджими все свои надежды возлагал только на длинноногого Убайдуллу, он бы не рискнул появиться в этих краях, не привез бы сюда Юргенса.
Раджими, не разбирая дороги, шагая прямо по пыли, направился в противоположный конец кишлака, где жил Джалил.
Джалил был глуховат на оба уха, сам никогда не носил контрабанду, но всегда имел двух-трех верных людей, которыми распоряжался как хотел. Раджими его услугами не пользовался, так как считал Убайдуллу человеком более надежным, но теперь мог пригодиться и Джалил.
Джалил принял позднего гостя, разбудил жену, затеял угощение. Детей у него не было и для гостя у него всегда находилось местечко...
Кушали молча, незаметно, исподлобья, поглядывая друг на друга, думая каждый о своем. Раджими исходил из простого расчета: отдохнуть, поесть, а тогда уж говорить о деле, чтобы в случае неудачи вновь не оказаться на улице усталым, голодным. А Джалил из вежливости ожидал первого слова от гостя.
Когда, наконец, Раджими, выпив пять пиал чаю и плотно закусив разогретым бешбармаком, сказал, зачем он пришел, Джалил коротко ответил:
— Подумаю. Думать надо.
Сколько ни пытался Раджими вызвать хозяина на более откровенный разговор, тот неизменно отвечал:
— Думать надо. Подумаю.
Гостя разбирала злость, но он так и не смог вытянуть у Джалила другого ответа.
Улегшись на ватные одеяла, Раджими стал ждать. Хозяин тоже лег и быстро уснул. В комнате стало тихо. Гостя стало клонить ко сну. Утомленный за день, Раджими задремал. Но сейчас же проснулся. Ему показалось, что кто-то ходит по комнате. Он посмотрел на постель Джалила. Она была пуста. «Ушел», — мелькнула мысль. Раджими поднялся и подошел к приоткрытой двери. Тишина... Чуть слышно донесся голос Джалила из другой комнаты:
— Иди быстрее, пока он спит, и сейчас же возвращайся.
Заговорила женщина, повидимому, жена хозяина:
— А ты дверь на замок и сторожи... Зачем лежишь с ним в одной комнате?
— Я знаю, что делаю...
Раджими мгновенно сдернул с гвоздя халат, бесшумно, точно ящерица, юркнул в дверь и крадущейся походкой поспешил вон со двора.
Остался один Бахрам-ходжа, но до него — добрый десяток километров. Поспеть бы только до света.
Раджими шел, теряя с каждым шагом веру в успех дела, и сердце его все более ожесточалось.
— Уйду туда и не вернусь больше, — шипел он сквозь зубы. — Будь проклят тот день, когда я согласился остаться здесь!
Уверенности в том, что выручит Бахрам-ходжа, было мало, но Раджими шел к нему, шел потому, что другого выхода не было. Может быть, Бахрам-ходжа все-таки выручит. Он человек другого покроя. Он всю жизнь был имамом шиитов, являлся другом отца Раджими, вместе с ним хаживал в Мешхед. Бахрам-ходжа знает в горах все тропы.
Если Бахрам-ходжа и откажет в помощи, то никогда не предаст.
На востоке гасли звезды, бледнело небо, когда Раджими достиг цели. В дом Бахрам-ходжи он вошел без опаски, но и без надежд.
Имам уже встал. Как крепко над ним поработало время! Лицо его, испещренное глубокими морщинами, походило на ореховую скорлупу, узкая длинная борода достигала поясного платка.
— Восемьдесят два года за плечами, — сказал он гостю после приветствий.
Но Бахрам-ходжа был еще бодр, ходил твердой походкой, шутил, и в его голосе и жестах чувствовалось внутреннее довольство, душевное спокойствие.
— С глазами только плоховато, — пожаловался он.
Это заметил и Раджими. Глаза имама слезились, он то и дело вытирал их грязной-прегрязной тряпицей.
Вспомнил Бахрам-ходжа и своего друга — отца Раджими.
— Рано он оставил нас, можно было и еще пожить.
Дом имама свидетельствовал о довольстве. Комнаты были устланы мягкими коврами, кругом пышные одеяла, подушки, в стенных нишах много посуды.
Раджими подумал, что служить аллаху не так уж плохо, во всяком случае, выгоднее, чем американцам.
Раджими вздохнул, но промолчал.
У Бахрам-ходжи начинать сразу с деловых разговоров было неудобно. Это не Убайдулла и не Джалил. Это имам — почетный человек, трижды побывавший в Мешхеде. Он может и обидеться. Все это было ясно для Раджими.
Его клонило ко сну, но надо было ожидать еду, над которой хлопотали женщины, надо было слушать хозяина.
А старик перебирал прошлое, называл давно забытые имена. Преодолевая дремоту и усталость, Раджими слушал и думал. Думал над вопросом: откажет Бахрам-ходжа или нет.
Солнце уже залило двор ярким светом, когда сели за еду. Масло, каймак, сахар, кишмиш, лепешки из белой муки, ароматное баранье мясо, виноград...
«Велик и милостив аллах, и нет конца его щедротам», — решил Раджими и впервые за сутки улыбнулся своим мыслям.
О деле говорили после сытной еды, попивая чай. Имам внимательно выслушал гостя, но вести его сам через границу не согласился.
— Пойдете одни, а дорогу укажу я, — сказал он.
Раджими был рад и этому. Другого выбора у него не было.
— А туда, на ту сторону, я дам письмо Мамед-ходже, он приютит и позаботится обо всем. Мамед-ходжа состоит при гробнице великого имама Резы и у него много верных шиитов. Он знал твоего отца.
Хорошее настроение возвращалось к гостю. Имам говорил спокойно, уверенно, и Раджими казалось, что все уже осталось позади: тревога за завтрашний день, боязнь провала, все-все... Он мысленно видел себя уже в чужом далеком городе, где таким людям, как он, почет и уважение.
— Только не мешкайте, — предупредил Бахрам-ходжа. — Через два дня надо отвозить корм скотине на ферму; повезу я сам и возьму вас.
Раджими спал не более двух часов. Поднялся усталый, разбитый, с болью во всех суставах. Но надо было итти.
Мейерович с женой томились от безделья и ожидания. Строго блюдя указания Раджими, они ни разу не вышли со двора.
Наступил вечер. Не зажигая лампы, Марк Аркадьевич и Соня сидели в комнате и молча предавались своим мыслям. Скрывая друг от друга тревогу, они последнее время старались меньше говорить.
Когда совсем стемнело, в дверь постучали. Это были Раджими и Юргенс. Соня искренно обрадовалась, — наконец-то! Мейерович стал торопливо зажигать лампу.
Комната осветилась.
— Знакомьтесь! — произнес Раджими. — Это мой друг. Ваша судьба в его руках.
Юргенс назвал себя Казимиром Станиславовичем, любезно пожал супругам руки и уселся на поданный стул. Сверток, находящийся у него, он передал Раджими, а сам попросил разрешения закурить.
Мейерович с любопытством рассматривал нового знакомого. Внушительная внешность его, уверенный голос. манера держать себя оставляли хорошее впечатление. «С таким не пропадешь», — подумал Мейерович.
