Добравшись до крупного, набухшего места она удобно расселась и только, только… С чувством, с толком, с расстановкой не торопясь решила откушать человеческого дымящегося напитка, как этот подлый тип, который выделял вкусную и полезную кровь, хлопнул по ней ладонью, там же находилась и рана и перед тем как умереть или расслабиться прошептал.
— С Бетховена все началась. Этой же мухой и заканчивается… Как его… Круговорот воды в природе…
Падая вперед головой, он свалил огромный штабель ящиков с пустыми бутылками. Поднялся шум, грохот.
Люди выбежали из ресторана. Они громко спрашивали друг друга, а что собственно, по большому счету случилось? И кто распорядился вместо салюта, ящики опрокидывать? Бить о пол пустую тару? Что бы ручки, ножки у того отсохли, кто такое придумал. Кроме конечно вас, батоно Байкал…
Но когда увидели тоскливо выглядывающие из под ящиков сандалики, тогда догадались.
— Мать честная! Сандалики выглядывают? Ага… Значит, щас они не просто здесь затерялись, типа, после пляжа, а видно одеты на чьи-то босые ножки.
Разбросали, разобрали ящики, а там тело человеческое.
Вот они снова все удивились. Сандалики с ногами ладно, такое вполне может быть, но тело откуда взялось? Подкинули, что ли?
А вот когда разобрались, что тело принадлежит Коле Рысаку, тут-то приглашенный генерал Стырин и закричал
— А сандалеты, как раз на меня.
Оказывается пока все ящики разбирали, он сандалики с трупа примерял.
Труп себя потом не правильно повел. Вытекшие мозги, оказавшиеся повидлом из банки. «Восставший из ада» со лба сладкий пектин рукой оттер, сел прислонившись спиной к ящику, и, молвит человеческим, растерянным голосом:
— Пацаны! Люди! Если я в аду, то оставьте меня здесь, очень уж душевная компания подобралась.
— Кончай притворяться, — попросил его Байкал. — Мы все очень за тебя переволновались.
— И правильно сделали… — это было последнее, что сказал Коля Рысак. После чего, возьми да и умри, всерьез и надолго.
Над трупом склонился прокурор Забалов и со знанием дела, глядя на пулевое отверстие в области сердца, сказал вроде бы серьезно:
— Все ясно. Инфаркт миокарда… — Решив, что сказал мало, добавил: — Столько сейчас молодежи от этого дела умирает, просто ужас какой-то.
* * *
Видно не всему, смог меня научить друг и учитель Ассенизатор. Хотя именно этому он меня и не учил. Сам всегда до миллиметра выглаживал и просчитывал все возможные варианты возникновения нештатных ситуаций. И в письмах ко мне, коротко, но очень дотошно, буквально по секундам рассчитывал все мои действия, шаг за шагом… Для упрощения задания, вылизывая передо мной ковровую дорожку до идеального состояния… Тем самым отводя от меня беду и доказывая на личном примере пагубность дилетантизма. А мне..?
А мне, вот так с налета. Просто не с того, не с сего, захотелось занять место профессионального убийцы.
Алле? Кому мстим?
Мужикам?
Так вроде вылечилась от позора этого?
Сейчас, вроде как, сиди в семейном замке дорогого мужа, разглядывай для мышечного тонуса древние рыцарские доспехи и не рыпайся.
Если уж совсем неймется? Можешь семечками поплевать в заросший и высохший оборонительный ров замка.
А если этого мало и нервы захотелось пощекотать, бомби мужа драгоценного, искам о защите своей девичьей чести и здоровья… Уничтожай его банковский счет.
Нет же. Угораздило меня, дуру набитую, здесь оказаться.
Когда я после своего выстрела, закинув винтовку за плечо и отряхнувши с колен налипшую грязную траву и комья земли, подошла к машине… Попыталась в нее сесть… Нет, не получилось это у меня.
У арендованного мной «драбчака», меня поджидал неожиданный поворот комичной трагедии моей жизни.
Сзади, точно по макушке, мне достался очень выверенный, профессионально исполненный удар, от которого даже синяка не остается, но сознание теряешь полностью…
* * *
Очнулась я в каком-то фургоне, будке или подвале? Темнота стала проясняться. Стали проступать, сперва выпуклые тени и за ними, уже зыбкие очертания чего-то живого.
Напротив меня сидел пожилой мужичек. Маленький, тщедушный, очень домашний, с бесконечно, добрыми и лукавыми глазами. Он напомнил мне картинку с дедушкой Лениным из старинного букваря, по которому училась читать еще моя мать.
Сидел дедок чинно. Нацепив на нос очки, изучающе читал мои документы. Они у меня в сумочке были. При чем не только, что-то французское, но и из нашей, бывшей страны всеобщих советов.
Косметический и маникюрный набор. Письма. Записная книжка. Деньги. Авиабилеты. Много разного барахла можно отыскать в дамской сумочке для интересующегося и любопытного.
Читал внимательно. Когда я застонала, он даже поморщился от неудовольствия, но все равно был очень мил и приветлив.
Начитавшись моих бумаженций, горестно вздохнул и начал он спрашивать меня. О жизни. О моих внутренних сомнениях. О последней, мной прочитанной книге…
А я и слушать ничего не желала, требовала то консула, то адвоката. И хотя тошнота явно указывала на сотрясение мозга, шумела я громко:
— Я - иностранная подданная и не позволю так с собой обращаться… Консула и адвоката мне сюда, быстро!
— Ты определись с чем-нибудь одним, красавица ты наша, отечественного разлива, — и как-то загадочно улыбнулся.
После чего достал небольшой дамский браунинг, неторопливо, даже с эдакой показной ленцой, навернул на ствол глушитель и совершенно спокойно прострелил мне левое колено.
Когда я зашлась криком от боли, «добрый доктор Айболит» все тот же дедуся, сделал мне обезболивающий укольчик. У него, у садиста, даже шприц, заранее был приготовлен.
Чуть боль утихла, я бросилась на него отомстить за безвинно пролитую кровь. Он уклонился от моих кулачков и ткнул пальцем в солнечное сплетение. Я стала ловить воздух ртом, а он для верности, прострелил мне локоть правой руки. Вот здесь, в этом самом место, тут же нашелся и воздух…
— Ты мне, симметричная моя внученька, сейчас все расскажешь или чуть погодя? — спросил он и его ласковые глаза излучали нежность, и сострадание к моим мучениям.
Казалось, еще мгновение и он не выдержит всего этого… После на коленях будет умолять меня о прощении… Или, уж в крайнем случае, разрыдается и выбежит из будки, по которой постукивал нудный, осенний дождик.
