— Однако с какой целью, — продолжал размышлять вслух Людов, — покойный не только запер дверь на два оборота, но и счел нужным вынуть ключ из замка, положить на стол, рядом с собой?.. Кстати, не подскажете, когда у вас начался снегопад?
— С вечера метет, — откликнулся лейтенант. — Смотрел на приезжего офицера, тщетно стараясь уяснить себе ход его мыслей.
Он стал бы недоумевать еще больше, если бы услышал задание, данное немного спустя сержанту Кувардину очкастым политруком.
Глава седьмая
УТРО В КИТОВОМ
— Товарищ сержант, — приказал Людов, вызвав Кувардина из кубрика наружу. — Видите, как вытоптан снег между домами — образовалась сплошная дорога. Пройдите по ней, всмотритесь, нет ли одиночных следов, уводящих куда-либо вбок.
— Слушаюсь, — сказал Кувардин.
— Смотрите зорче: след, вероятно, проложен еще ночью — занесен снегом. Поэтому поручаю это вам с вашим зрением следопыта. А если обнаружите след, пройдите по нему до конца и там хорошенько пошарьте.
— Слушаюсь, — сказал Кувардин. Поднял на командира бледно-голубые, будто выцветшие глаза. — А что ожидаете там найти, товарищ политрук?
— Я надеюсь, найдете там свернутую длинную бечевку, — сказал Людов. — И, может быть, еще что-нибудь…
Он ждал, всматриваясь сквозь выпуклые стекла в холмистые, снежные просторы.
— Есть след, товарищ политрук, — сказал, возвратившись, Кувардин. — И нашел я под снегом…
Сержант выставил из-под рукава ватника еще влажный от снега, покрасневший кулак. Он разжал пальцы. На мозолистой, квадратной ладони лежал скомканный моток тонкой бечевки. «Скорее, не бечевка, а нитка», — подумал Людов.
— Спасибо, — сказал Людов, осторожно принял моток. — Видите ли, Матвей Григорьевич, в чем дело. Капитан транспорта найден нами мертвым в запертой комнате, с револьвером в руке. По некоторым данным, я склонен думать, что эта нитка имеет отношение к его смерти… Капитан был вчера очень чем-то расстроен? Не слишком любезен со своими спутниками?
— Какое там любезен! С помощником обращался еще ничего, в норме, а на негра кричал почем зря, — сказал Кувардин. — Да и со Свенсоном вышел у него на боте детский крик. Они, оказывается, раньше встречались.
— Да? — сказал Людов. Его иссеченное морщинами лицо оставалось бесстрастным.
— Когда подобрали мы в море американцев, дали им, конечно, обсушиться, поесть, выпить по маленькой, — рассказывал сержант. — Товарищ Свенсон, как положено, у руля стоял в это время. Потом старшина Агеев его подсменил. Спустился Свенсон в свой закуток, где американцы сидели, и, слышу, что-то сказал капитану. А тот в ответ как зарычит на него и пошел честить почем зря. О чем шел разговор, я так и не понял.
— Ясно, — сказал Людов. — Агеев этого разговора не слышал?
— Нет, за рулем стоял в то время.
— Понятно. Не знаете, где сейчас Свенсон?
— А где ему быть? Как всегда, возится на своем боте… Разрешите быть свободным?
— Свободны, Матвей Григорьевич.
Командир разведчиков зашагал по тропке, сбегающей к причалу.
Солнце, уже поднявшись над овальными отрогами сопок, бросало на палубу бота теплый, ослепительный свет.
Корма была в белых соляных накрапах, кое-где вспыхивали искорки рыбьей чешуи, присохшей к бортам. А возле рубки палуба была безукоризненно чистой — мокрые доски тускнели, высыхая под солнцем.
— Год морген[3], херре Свенсон! — сказал Людов, ступив на скользкие доски причала.
— Год морген, — отозвался Свенсон с палубы бота. Из-под клеенчатых полей зюйдвестки глядели маленькие, воспаленные глаза.
— Иег форстиррер мааске?[4] — спросил Валентин Георгиевич, остановившись у борта.
— Аддлес икке[5], — ответил Свенсон, стал с привычной легкостью орудовать на палубе шваброй.
— Херре Свенсон, — продолжал по-норвежски Людов, медленно подбирая слова. — Вы были знакомы в прошлом с капитаном «Бьюти оф Чикаго»?
— О, да! — сказал норвежец. — Я знаком с капитаном Элиотом. Капитан не узнал меня, но потом вспомнил.
— Не расскажете, почему у вас вчера была ссора?
— Вчера у нас не было ссоры, командир.
— Но капитан кричал на вас, когда вы с ним заговорили на боте.
— Да, он кричал. — Норвежец прислонил швабру к борту, поднял с палубы толстый парусиновый шланг. — Может быть, кричал потому, что ему стало стыдно воспоминаний. Может, потому, что не хотел отдавать долг.
— Какой долг, херре Свенсон?
— Сто двадцать долларов, мой матросский заработок.
— Вы плавали у него матросом?
— Я плавал матросом на его судне. Он меня не узнал, это было давно, в довоенные дни.
— На «Бьюти оф Чикаго»?
— Нет, капитан командовал грузовозом «Райзинг Сан». Мы пришли в Чили из Бергена. В порту Вальпараисо меня выбросили на берег.
— И вы вчера напомнили ему о деньгах?
— Нет, не о деньгах. Он был голодный, замерзший. Я просто спросил, когда отошел от штурвала: «Помните меня, капитан?» Он не помнил. Я сказал: «Вспомните Свенсона и Вальпараисо». Он всмотрелся в меня, стал ругаться, кричать. Но я получу с него мои деньги.
— Херре Свенсон, капитан Элиот умер сегодня ночью, — сказал Людов.
— Э, он умер? — меланхолически откликнулся норвежец. — Тогда не буду говорить о нем дурно.
Он включил шланг, пенистой звонкой струей стал смывать с кормы соляные пятна и чешую. Потом устремил на Людова вопросительный взгляд.
— Командир, хотите знать, почему капитан выбросил меня в Чили на берег? В порту он арауканца обидел.
— Арауканца? — переспросил Людов.
— Индейца-грузчика, — пояснил норвежец. Свенсон говорил медленно, грузно чеканя слова, как привык объясняться с русскими друзьями. — Индеец был слабый, больной, уронил ящик на трапе. Капитан стал драться. Когда пил, становился хуже свиньи, да помилует бог его душу. Я удержал капитана. Ну, а мистер Элиот приказал выкинуть меня с судна. Выгнал без цента в кармане. Я голодал в Вальпараисо. Вчера вспомнилось это.
— А потом ночью, на берегу, не заходили к нему?
— Здесь на берегу? Нет, не заходил. После ужина не видел капитана.
Свенсон поднял шланг, включил водяную струю, тотчас выключил.
— А отчего умер капитан?
— Застрелился в отведенной ему комнате, — сказал отрывисто Людов. — Кстати, вы не слышали одиночного выстрела ночью?
— Нет, командир, не слышал. — Норвежец снова включил шланг.
Людов задумчиво зашагал с причала. Придерживаясь за протянутый вверх стальной трос, стал подниматься к домикам на сопке.
