— Что, прям так и отпустишь? — спросила Павена, задрав подбородок.
— Нет, сначала дам пинка. — Стриж начал злиться. — Думаешь, мне это нравится? Думаешь, мне хочется тебя…
— Извини, просто… — Павена опустила глаза.
— Просто не считаешь постель поводом для знакомства. — Стриж пожал плечами и обратился к Генью: — Купите лошадей и сваливайте. Никакого Луаза, ты понял? Ничего с твоей матерью не случится. Вот, вам хватит. — Он высыпал из кошеля горсть монет, отобрал из них четыре полуимпериала и бросил старшему циркачу. — И не надо кидать в меня острыми предметами, милая. — Он послал фокуснице мерзкую улыбочку, точь-в-точь как балаганный злодей. — Я тебе ничего не обещал, как и ты мне.
Павена то ли облегченно, то ли разочарованно вздохнула, хотела что-то сказать, но Стриж отвернулся, всем видом показывая, что его интересуют только спутанные завязки кошеля.
— Мы можем идти? — шепнула Луса.
— Провалитесь уже, — буркнул он, встал и не спеша направился к двери. На пороге обернулся, скривил губы. — Удачной поездки в Ирсиду.
— И тебе удачи, Стриж, — прозвучало в спину, когда он закрывал за собой дверь.
Расторопный Брейгус уже все убрал. Семь трупов отправились в раскрытый люк в углу зала, крови на полу не осталось. Трактирщик подскочил, как застигнутый врасплох заяц и обернулся.
— А… ваши…
— Ушли черным ходом.
— Но… э…
— Лови.
Стриж подкинул на ладони серебряную марку и кинул её трактирщику. Тот привычно потянул монету ко рту, попробовать на зуб, и на мгновенье забыл бояться. Этого мгновенья Стрижу хватило, чтобы одним длинным броском достать его и свернуть потную шею.
— Подавился, какая незадача, — хмыкнул Стриж, пряча монету обратно в кошель.
Тело хозяина заведения отправилось вслед за остальными: очень удобная традиция, делать в трактирах «тайный» лаз для уборки трупов и бегства от нежелательных гостей. А из погреба за стойкой Стриж достал копченый окорок и бутылку приличного вина. Насвистывая пошлую песенку, он закинул за спину гитару и потяжелевший мешок. Вышел из таверны, плотно прикрыл за собой двери, и, не оборачиваясь, направился на север, прочь из Асмунда.
436 год, 6 день Жнеца. Имперский тракт между Асмундом и Хурригой.
Переночевав в деревушке неподалеку от имперского тракта, с рассветом Стриж отправился дальше. До города оставалось еще четыре лиги, то есть два дня пешего пути.
Чем ближе Стриж подходил к Хурриге, тем острее чувствовалось, что здесь неспокойно. То и дело попадались брошенные дома, навстречу брели женщины с детьми и целые семьи селян: пожитки и малыши на телегах, взрослые и подростки пешком, скотина в поводу. На одинокого менестреля никто не обращал внимания.
«Расслабься, — уговаривал себя Стриж. — До настоящего дела не меньше трех дней. Слушай птичек, любуйся небом, чего тебе еще?»
Но медный привкус, оставшийся от прощания с Павеной, все усиливался. Казалось, за каждым кустом опасность, за пазухой каждого встречного — нож.
«Эх, был бы рядом Орис…» — вздыхал Стриж. Скоро две недели, как он не видел брата. Впервые, сколько Стриж себя помнил, они расставались так надолго. От брата мысли его снова возвращались к Павене. Достаточно ли испугались циркачи, чтобы забыть о Луазе? Зря он не сказал им, что мятежники делают с женщинами. Но тогда, глядя на Павену, он не мог здраво соображать — боялся. За нее. Слишком хорошо помнил, как божество требовало отдать Ориса. А Павена как-то нечаянно престала быть для Стрижа всего лишь удобным прикрытием и мягким женским телом.
К полудню дурное предчувствие выросло и окрепло. Нестерпимо хотелось сойти на тропу Тени, найти источник беспокойства и подарить ему короткий путь в Ургаш. Но так как в пределах видимости никакой опасности не было, Стриж обругал себя трусливым болотным выползнем и свернул в полузаброшенную деревушку. Таверны там Стриж не нашел, постоялого двора тоже. Он плюнул, надрал дикой алычи и устроился пообедать на берегу ручья, за грушевым садом. Копченый окорок пригасил беспокойство, хотя по-прежнему хотелось бежать со всех ног то ли спасать кого-то, то ли спасаться самому. Подумав немного, Стриж приписал это недоразумение близости Пророка: шис знает, как он наводит панику, но селяне все, как один, не в себе. Наверное, и на него действует.
Сразу за деревушкой Стриж сошел на узкую, заросшую колею: тракт тут делал большую петлю, огибая болото. За пятьсот лет, прошедших с постройки дороги, оно почти высохло, и местные жители предпочитали летом ездить напрямик. Правда, сейчас вряд ли кто рискнул бы воспользоваться грунтовкой — все разбойники Валанты стекались к Пророку, словно нечистоты в отстойник.
За три часа шага Стриж преодолел полную лигу, а если считать по тракту, то и две. Как назло, никаких разбойников на короткой дороге не повстречалось — он бы не отказался свернуть пару-тройку немытых шей во славу короны. А беспокойство все грызло, требуя бежать, бежать!
Далекий женский вскрик показался порождением морока. Второй — послал в бег. Вскоре Стриж явственно услышал испуганное ржание, грубый хохот и стоны.
Тень обняла, словно мать заблудившегося ребенка. Беспокойство пропало, как не было. Осталось лишь ощущение пустоты: опоздал, не мог не опоздать…
Пятерых грабителей он уложил, как серп укладывает снопы. И только шагнув обратно, в солнечный свет, огляделся. Четверо разбойников словно уснули, где стояли. Пятый валялся у дороги: в горле и в плече торчали знакомые ножи с клеймом Ульриха. Шестой, со спущенными штанами, удивленно пялился в небо рядом с пришпиленной к земле за руки, избитой до неузнаваемости женщиной. Вторая сломанной куклой валялась неподалеку, раскинув голые, окровавленные ноги. По двоим мужчинам, брошенным на обочине, уже деловито сновали крупные муравьи. Лошади испуганно переминались, привязанные к веткам. Из кустов доносилось неровное дыхание одичалых собак, самые наглые и голодные высовывали морды, но вылезти не решались, чуя хищника.
Женщина застонала и дернулась. Стриж подошел, присел на корточки. Опустил задранные юбки, разгладил ладонью испачканную ткань. Снял с пояса флягу, полил на разбитые губы. Вода полилась по щекам, промыла в кровавой маске дорожки, губы слегка приоткрылись. Женщина глотнула, приоткрыла мутные глаза. Боль и животный ужас — всё, что осталось от неё.
— Павена, — шепнул Стриж. — Прости, милая.
Глаза её оставались такими же бессмысленными и туманными.
Он коротким ударом прекратил её страдания.
«Закон Гильдии гласит: ткач должен быть один. Он не может жениться, не может иметь детей, — вспомнились слова Мастера. — Думаете, Закон жесток? Нет, Закон милосерден. Ткач должен быть свободен от привязанностей, потому что Хисс слишком часто смотрит на него. Смотрит его глазами. Помните: Хисс всегда берет свое. И будьте готовы отдать — в любой момент».
